Теперь мне стало ясно, как легко было обитателю этого дома (и с не меньшим успехом любому человеку со стороны) подняться сюда и незамеченным проникнуть в ванную.
Она была отделана с большой роскошью: сверкающий кафель, утопленная в полу ванна. У стены целый набор электрических приборов: небольшая плита с грилем, электрический чайник, маленькая электрическая кастрюля, тостер, — словом, все, что может понадобиться камердинеру для обслуживания престарелого хозяина. На стене висела белая эмалированная аптечка. Я открыл дверцу: две мензурки, рюмочка для промывания глаз, пипетка, несколько пузырьков с этикетками, аспирин, борная кислота, йод, лейкопластырь, бинты. На отдельной полочке запас инсулина, две иглы для шприца и бутылочка медицинского спирта. На третьей полочке стоял пузырек с надписью
Я мог сделать с пузырьками все что угодно, а затем неслышно выйти, спуститься вниз, и никто бы не узнал, что я был здесь.
Ничего нового я, конечно, не открыл, но понял, насколько трудная задача стояла перед полицией.
Только виновный мог пролить свет на то, как все было.
«Запугайте их, — сказал мне Тавернер. — Выгоните из нор. Пусть думают, что мы что-то знаем. Надо им все время мозолить глаза. При такой тактике рано или поздно наш преступничек начнет нервничать и поведет себя активно — тут-то мы его и заграбастаем».
Но пока что преступник никак не реагировал на мое «запугивание».
Я вышел из ванной. Кругом не было ни души. Я двинулся по коридору — слева от меня была столовая, справа — спальня Бренды и ее личная ванная, где возилась горничная. Дверь в столовую была закрыта. Из задней комнаты слышался голос Эдит де Хэвиленд — она пыталась дозвониться до пресловутого торговца рыбой.
Я поднялся по витой лестнице на второй этаж. Здесь, я знал, находились спальня и гостиная Эдит, еще две ванные и комната Лоренса Брауна, за ней снова лестница — короткий марш вниз в большую комнату над помещением для прислуги. Эта комната была приспособлена под класс для занятий. Я остановился перед закрытой дверью, из-за которой доносился чуть более громкий, чем обычно, голос Лоренса Брауна.
Привычка Жозефины подслушивать была, должно быть, заразительна — я беззастенчиво прислонился к дверному косяку и стал слушать.
Шел урок истории, тема — Директория во Франции[130]
. Чем дальше я слушал, тем сильнее меня охватывало удивление: Лоренс Браун оказался великолепным учителем!Не знаю даже, почему это меня так поразило. В конце концов, Аристид Леонидис славился своим умением подбирать людей. Лоренс Браун, несмотря на свою серенькую внешность, был наделен даром пробуждать интерес и воображение своих учеников. Трагедия Термидора[131]
, декрет, ставящий вне закона сторонников Робеспьера[132], блестящий Баррас[133], хитрый Фуше[134] и, наконец, Наполеон[135], полуголодный молодой лейтенант артиллерии, все это оживало, обретало реальные черты в его изложении.Вдруг Лоренс остановился и стал задавать вопросы Юстесу и Жозефине. Он предложил им поставить себя на место сначала одних, а потом других участников драмы. И если ему мало что удалось извлечь из Жозефины, гундосившей, будто у нее насморк, Юстес не мог не вызвать удивления. Куда девалась его мрачная сдержанность? В ответах чувствовались ум, сообразительность, а также тонкое чутье, несомненно унаследованное от отца.
Затем я услышал звук резко отодвигаемых стульев. Я поднялся на несколько ступенек и сделал вид, что спускаюсь. И тут же дверь распахнулась, и появились Юстес и Жозефина.
— Хелло! — приветствовал я их.
Юстес с удивлением поглядел на меня. Он вежливо спросил:
— Вам что-нибудь надо?
Жозефина, не проявив ни малейшего интереса к моей особе, прошмыгнула мимо.
— Мне просто хотелось взглянуть на вашу классную комнату, — соврал я не слишком убедительно.
— Вы ее, кажется, уже видели на днях? Ничего особенного, типичная комната для маленьких детей. Раньше она и была детской. До сих пор игрушки повсюду.
Юстес придержал дверь, пока я входил.
Лоренс Браун стоял у стола, он поглядел на меня, покраснел и, пробормотав что-то невнятное в ответ на мое приветствие, поспешил из комнаты.
— Вы напугали его, — сказал Юстес. — Он очень пугливый.
— Тебе он нравится?
— В общем, да. Жуткий недотепа, правда.
— Он неплохой учитель?
— Да. В сущности говоря, с ним очень даже интересно. Знает массу всего, учит смотреть на вещи по-новому. Я, например, не знал раньше, что Генрих Восьмой[136]
писал стихи, Анне Болейн[137], естественно. Весьма недурные, кстати.