К портретам русских мыслителей

Через восемь лет после открытия публике нового мыслителя Флоренский издает в редактируемом им журнале «Богословский вестник» корреспонденцию, адресованную в основном матери Машкина, Екатерине Михайловне (корреспонденцию, найденную, как комментирует издатель, «в мешке писем, оставшихся в архиве семьи Машкиных»)[907]. Понять, чем замечательна эта переписка и кого она может заинтересовать, не так просто: выспренний слог, беспредметные пассажи при отсутствии всякой личной ноты, абстрактные взаимовосхищения в таком стиле: «Письмо Ваше – цветущий оазис среди пустынной степи»

[908]. Ее может оправдать только значительность имени, ради которого с ней ознакомляется публика и все упоминания о котором должны сохраниться для потомства. Но как раз свидетельств этой значительности и не хватает. И наоборот, создается впечатление, что предлагаемая переписка появилась для восполнения лакуны, слишком зияющей из-за отсутствия обещанных «извлечений» из самого Машкина. В сопроводительных примечаниях нас знакомят с тонкостями и деталями, достойными жизнеописания Канта или Гегеля (например, с родословным древом семьи Машкиных; с «хронологической схемой», где среди прочего отмечается, что первое «мистическое восприятие – солнца» было у мальчика в 3 года и 7 месяцев или что «8-го и 17-го мая 1897 г. – у Ек. Мих. Машкиной денежные затруднения» и т.п.), и в то же время не предлагают ни одного «сериозного» отрывка из сочинений философа, кроме разве указания на статью от 1893 года за подписью I.C. – «Духовный взгляд на малеванщину и кликушество»[909]

, написанную между тем вовсе не в размашистом стиле автора «Писем и набросков».

Загадочность достигает высшей точки, когда ко всему прочему уясняется поразительное сходство между пропагандируемым философом и самим Флоренским. Ведь дошедшие до нас фразы из Машкина, а также характеристики, которые даются его «Системе философии», составляют специфический облик текстов самого публикатора, концентрированно воплощающих в себе определенную методологию: «множественность символических формул, подобных математическим»; «вставки в общий текст целых трактатов по специальным вопросам, например математическим и физическим»; радикальное воздержание от суждений, которое разрешается в «самодоказательности Истины»; впоследствии заявленная Флоренским в форме «алогизма» мысль об «абсолютном скепсисе, не щадящем никакой данности, даже данности логических законов»[910]. Ведь когда от имени Машкина говорится, к примеру, что этот самый «абсолютный скепсис… разрешим лишь в мистическом созерцании Пресвятой Троицы»

[911], то разве не возникает уверенности, что речь идет о «феноменологии сомнения» из «Столпа…»?![912]

Да и подзаголовок «Столпа…»: «Опыт православной феодицеи» разве не повторяет задачу машкинской «Христианской системы философии»?

Итак, кто же перед нами: неужто мыслители-двойники, пишущие под диктовку одного и того же медиума? И возникает дилемма: то ли в форме «Столпа…» нам предлагается сочинение Машкина, то ли сам он – проекция автора – Флоренского.