"К предательству таинственная страсть..."

Но, увы, Булат был весьма подвержен лёгкой смене своего настроения и своих убеждений и чересчур верил тому, что ему внушал круг его друзей, которые боялись “пропасть поодиночке”. “К лету 1990 года, — как вспоми­нал литератор Владимир Фрумкин в статье “Между счастьем и бедой” (альма­нах “Кольцо А”, 2015 г.), —

во время шашлычных посиделок в Вермонте двое бывших москвичей-эмигрантов завели разговор о кадровых пере­менах в журнале “Наш современник” и о том, как благотворно сказалось на его литературно-философском уровне мудрое руководство нового главного редактора Куняева. Булат опешил: “Да о чём вы говорите! Ка­кая такая философия-литература! Они же все — разбойники!” И это было сказано в то время, когда “Наш современник” стал последним прибежищем для историка Игоря Шафаревича, философа Александра Зиновьева, митропо­лита Санкт-Петербургского Иоанна, композитора Георгия Свиридова, истори­ка и критика Вадима Кожинова, поэта Юрия Кузнецова, прозаиков Белова и Распутина и многих других авторов, на которых стояла и стоит до сих пор великая русская литература. Поддержав своим честным до 1993 года именем ельцинско-гайдаровскую камарилью, подписав позорное письмо “42-х”, одо­брив расстрел какого ни есть, но избранного народом Парламента и Верхов­ного Совета, Окуджаве ничего не оставалось, как объявить весь цвет русской поэзии, прозы и критики, весь цвет исторической науки “разбойниками”... Чтобы привлечь к себе интеллигенцию, антинародная власть сделала ещё в начале 90-х ставку на Булата, присвоив ему в 1991 году Государственную премию СССР. Не помню точно, но вполне возможно, что эту Советскую

на­граду он получил из рук Ельцина. А ведь в подобных же обстоятельствах выда­ющийся прозаик и настоящий фронтовик сталинградец Юрий Бондарев, узнав, что ему к очередному юбилею ельцинские подручные оформляют какую-то на­граду — отказался от неё. В эти же времена Вадим Кожинов, после телевизи­онной дискуссии с подписантом письма “42-х” Андреем Нуйкиным, протянув­шим Вадиму руку для рукопожатия, заложил свою руку за спину со словами — “не могу... Ваша рука в крови!” Вот как отвечали наши “разбойники” всем ренегатам, которые когда-то были советскими писателями. Пойдя на “сделку с дьяволом”, Булат Окуджава опускался всё ниже и ниже. В августе 1995 го­да, выступая на радиостанции “Свобода” в передаче “Поверх барьеров”, он договорился до того, что

“в недалёком будущем Шамилю Басаеву поста­вят памятник”. И это было сказано не просто о “разбойнике”, но о палаче Бу­дённовска, где этот садист погубил более ста мирных людей, в основном жен­щин будённовской больницы. А будучи уже тяжело больным, незадолго до смерти последнее своё стихотворенье в жизни “бумажный солдат” посвятил гуманисту Анатолию Чубайсу.

После смерти Булата Шалвовича, случившейся во Франции, Ельцин из­дал указ об учреждении Государственной литературной премии имени Б. Окуджавы, о присвоении имени Окуджавы одной из улиц Москвы, об ус­тановлении в Литинституте имени М. Горького нескольких стипендий имени Окуджавы, о создании в Переделкино Государственного Дома-музея Окуджа­вы, об открытии на Арбате мемориальной доски на доме, где жил “дворянин Арбатского двора”... Были в этом указе ещё какие-то пункты, но весь пере­чень пунктов указа был настолько неуместен и нелеп, что недавно вдова Оку­джавы, выступившая по телевизору, с недоумением призналась ведущему Марку Розовскому о том, что несколько из этих пунктов нынешняя послеельцинская власть так и не выполнила... Дошло, видимо, до новых чиновников от культуры, что лучше им не вмешиваться в такого рода дела, чтобы не вы­глядеть дураками.

***