"К предательству таинственная страсть..."

Это и жители Арбата, “пешеходы твои люди не великие”, это “смеш­ной, отставной одноногий солдат”. Это призраки в мундирах XIX века из “Батального полотна”: “не видишь, кто главный, кто — слуга, кто барин, из дворца ль, из хаты... Все они солдаты, вечностью объяты, бедны ли, богаты”. Это соратники автора по “подлой” войне: “мы все — войны шаль­ные дети: и генерал и рядовой”, или арбатские друзья, которые “на поро­ге едва помаячили и ушли за солдатом солдат”, это лежащий в госпитале “в наплывах рассветных “сын недолгого века”, исповедующийся мило­сердным сёстрам Вере, Надежде и Любви. И всё было бы душевно, трогатель­но, напевно, сентиментально, если бы “бумажный солдат” жил не в нашем страшном двадцатом веке, а в мечтах, сновиденьях, в воображении поэта. Но жизнь есть жизнь, и ей нет дела до бумажного мечтателя, жаждущего ос­частливить каждого, кто живёт рядом с ним в суровом и “яростном мире”. И “бумажный солдат” постепенно и неотвратимо обретал другой облик. Он вспоминал свою родословную, своё происхождение из комиссарской семьи и не соглашался исчезнуть в огне, потому что подобно расстрелянному в 1937-м отцу возмечтал: “какое новое сраженье ни покачнуло б шар зем­ной, я всё равно паду на той, на той единственной гражданской, и ко­миссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной”. Он возненави­дел человека, рассказавшего в компании писателей, сколько крови пролил вождь комиссаров Киров во время “единственной гражданской” на Кавка­зе, и захлебнулся от негодования: “этого человека надо расстрелять! — По­чему? — спросили его. — Потому что, — ответил Булат, — с Кировым рабо­тала моя мать!” А что было делать “бумажному солдату” рядом с Кировым, однажды признавшимся, что ленинская гвардия пришла к победе на граждан­ской войне “через реки крови”?

Геннадий Красухин стоял как бумажный солдатик насмерть, защищая честь Булата: “Не обойдёшь стороной проклятия поэту, подписавшему вместе с другими писателями обращение к согражданам после провала коммуно-фашистского мятежа в октябре 1993 года. До сих пор костерят Окуджаву: солидаризовался с убийцами! призвал к террору! Раскрыл своё нутро!”

Зря Красухин напрягал свои голосовые связки — конечно же Булат “соли­даризовался”, конечно “призвал”, конечно “раскрыл”, поскольку роковое письмо 42-х было сочинено и подписано всеми сорока двумя ренегатами не “после провала коммуно-фашистского мятежа”, как писал Красухин, а гораз­до раньше — за сутки с лишним, и это письмо окончательно развязало Е. Б. Н. руки для кровопролития. После расстрела какой смысл сочинять письма такого рода? призывать к преступлению, когда оно уже совершилось?

То ли, сморозив такую глупость, то ли солгавши, Красухин даже забыл, что его кумир спустя два с лишним месяца после бойни 4 октября сам сво­ими устами так озвучил в одном из интервью свою причастность к этому преступлению: “Для меня это был финал детектива <...> никакой жало­сти у меня к ним не было”. Пытаясь обелить не только Окуджаву, но и луж­ковских омоновцев и грачёвский спецназ, Красухин нанизывал одну глу­пость на другую: “В отличие от автоматов и пистолетов макашовского войска, охранники (речь идёт о телецентре. — Ст. К.) были вооружены только электрошокерами” (Г. Красухин. “Портрет счастливого человека”)

“До сих пор бытует термин “расстрел Белого Дома”. Но такой тер­мин — не более чем художественная метафора. Утром 4 октября танки действительно стреляли по зданию парламента, но по верхним этажам, где людей не было, причём стреляли болванками, и исключительно для того, чтобы последние засевшие в Белом доме мятежники сложили ору­жие. Что же до расстрела, то ни одного убитого или хотя бы раненого де­путата не оказалось среди жертв нового путча. Ну ив чём обвиняют Бу­лата его ненавистники? В обращении, подписанном Окуджавой вместе с другими писателями, нет призыва к насилию” (Г. Красухин. “Портрет счастливого человека”) И такого рода примеров неправды или глупости в кни­ге Красухина не перечесть. Да, действительно, все депутаты Верховного Со­вета были выведены из здания. Но сколько защитников парламента, сколько добровольцев из московского простонародья, пришедших к телецентру, по­гибли в этот вечер! Когда глава ФСБ М. Барсуков удостоверился, что спецподразделения “Альфа” и “Вымпел” не желают штурмовать Парламент, он по­вёл себя особенно подло: “Тактика Барсукова была простая: пытаться подтянуть их как можно ближе к зданию, к боевым действиям. Почувст­вовав порох, гарь, окунувшись в водоворот выстрелов, автоматных оче­редей, они пойдут дальше вперёд”.