"К предательству таинственная страсть..."

Другое дело Евтушенко. Он, к примеру, пишет и печатает стихотворение “Бабий Яр”, а затем в качестве члена редколлегии журнала “Юность” поддер­живает резолюцию об израильской “агрессии”. Он посылает в адрес прави­тельства широковещательную телеграмму против оккупации Чехословакии, но вслед за этим делает приватное заявление в партбюро Московского отде­ления Союза писателей с осуждением своей первоначальной позиции.

Он громогласно защищает Солженицына и тут же бежит в верхи извинять­ся и каяться, и пишетура-патриотическую поэму о стройке коммунизма — Камском автомобильном заводе, — где прозрачно намекает на того же Солже­ницына: “Поэта вне народа нет!”

И, представьте себе, это не мешает ему оставаться в глазах наших, да и не только наших, “интеллектуалов” представителем культурной оппозиции”.

Андрей Тарковский о поэме Е. Е. “Под кожей статуи Свободы”:

“Случайно прочёл... Какая бездарь! Оторопь берёт. Мещанский аван­гард... Жалкий какой-то Женя. Кокетка. В квартире у него все стены завеша­ны скверными картинами. Буржуй. И очень хочет, чтобы его любили. И Хру­щёв, и Брежнев, и девушки...” (из книги “Евтушенко. ^ОVе зОгу” М.: Моло­дая гвардия, серия ЖЗЛ, 2014).

Из “Записок” Л. К. Чуковской об Анне Ахматовой, которая произнесла следующий монолог:

“— Мне кажется, я разгадала загадку Вознесенского. Его бешеного успе­ха в Париже. Ведь не из-за стихов же! Французы стихов не любят, не то что иностранных — родных, французских. Там стихи печатаются в восьмистах эк­земплярах. Если успех — ещё восемьсот. И вдруг — триумф! Русских, непо­нятных... Я догадалась. Вознесенский, наверное, объявил себя искателем новых форм в искусстве — ну, скажем, защитником абстракционистов, как Евтушенко — защитник угнетенных. Может быть, и защитник, но не поэт. Эстрадники!

А меня их поэзия — или их эстрада? — как-то не занимает. Конечно, при­чину успеха интересно было бы исследовать. С социально-исторической точки. На Западе, говорит Анна Андреевна, не понимают по-русски, а стихов вообще не ценят. Пусть так! А в России понимают? По-русски? И ломятся на вечера Вознесенского и Евтушенко... В чём дело?” “Сейчас прочла Евтушенко в “Юно­сти”. Почему никто не видит, что это просто очень плохой Маяковский?”

Зато какие лестные отзывы он, которого принимал и Ричард Никсон, и Аллен Даллес, и Генри Киссинджер, и Роберт Кеннеди, получал из Белого дома в самое трудное для его родины время!

“Провожая меня, — вспоминает автор жэзээловской книги о поэте Илья Фаликов, — Евгений Александрович достал из почтового ящика почту. Пробе­жав глазами одно из писем, он протянул его мне. Письмо из Вашингтона от Билла Клинтона:

“Дорогой Евгений, благодарю Вас за книгу Ваших избранных стихов, ко­торую мне передал губернатор Уолтерс. Я хочу поддержать историческое движение к демократии и свободному предпринимательству, происходящее сейчас в бывшем Советском Союзе. Я буду иметь в виду Ваши исполненные мысли слова, пытаясь справиться с многочисленными вызовами, которые бросает мне быстро меняющаяся Россия. Искренне Ваш Билл Клинтон”.

Это были годы, когда в голодные обмороки падали учителя и офицеры, шахтёры и лесорубы, вымирающие от безработицы и недоедания в северных посёлках. В моей родной Калуге, где мы встречались с Е. Е. на съёмках фильма о Циолковском, мои земляки с утра становились в очередь за говяжь­ими костями — всё-таки в пять раз дешевле мяса. А в его родной Зиме бро­дили подростки с остекленевшими от наркотиков глазами... Ив это время он с гордостью показывал личное письмо Билла Клинтона, в котором этот “сак­софонист” “имеет в виду мысли и слова” Евтушенко о том, как президенту Америки “справиться с многочисленными вызовами, которые бросает” ему “быстро меняющаяся Россия”.

Вскоре после этого письма Клинтон приказал бомбить Белград. Справи­лись...

Когда я во время одной из наших встреч с композитором Георгием Сви­ридовым вспомнил о том, что Шостакович написал музыку на стихи Евтушен­ко “Бабий Яр” и что, несмотря на сопротивление чиновников от идеологии, оратория была исполнена в Большом консерваторском зале, Свиридов нахму­рился: “Значит, мировая антреприза, которой было суждено это исполнение, сильнее партийной идеологии, а мы с вами — слабее...”

Достойно внимания суждение о поэтах-“шестидесятниках” тоже “шести­десятника” Юрия Карабчиевского, составителя альманаха “Метрополь”, ко­нечно, антисоветчика, уехавшего в 1990 году в Израиль, через два года по­сле этого вернувшегося в Россию, чтобы умереть и быть похороненным на родине, где на короткое время стала знаменитой его книга “Воскресение Ма­яковского”, выдержавшая несколько переизданий.

В ней он пришёл к мысли, что воскресение Маяковского состоялось в со­ветской действительности “сразу в трёх ипостасях. Три поэта — Евтушенко, Вознесенский, Рождественский. Каждый из них явился пародией на какие-то стороны его поэтической личности.