Каба́

Все эти две недели они только и делали, что бухали да трахались. Иногда выбирались погулять, в основном – до ближайшего проката DVD. Еще они болтали без остановки о всякой всячине, о которой позже Виктор так и не смог вспомнить. Единственно прочно засел в голове какой-то бред про диоксиданты, который ему втолковывала его подружка, но было ли это связано с ее прежней работой, или с ее учебой, или вообще с ее философией, он понятия не имел. Если и есть какой-то аналог счастья, то Виктор, можно сказать, был счастлив в эти дни. Понимая дальним мозгом, что все вокруг – временное и чужое, он, тем не менее, с помощью водки заставил передний мозг поверить в этот суррогат счастья. Вновь поверить, что все – не так плохо. Вновь поверить, что все – наладится. Вновь поверить, что – нужно только подождать, перетерпеть. Поверить, что все поправимо. Поверить, что стоит только захотеть, стоит только попросить… Только набраться смелости и попросить. Разумеется, просить нужно на трезвую голову, и потому он еще какое-то время побухает, а потом наступит золотая пора собирать камни…

Его новая любовница оказалась умнее: она начинала похмеляться не раньше обеда, а также стала сбавлять обороты заблаговременно перед концом их одиссеи. В отличие от Виктора, который пер, как таран. Когда его подружка средне протрезвела, свела ноги и поплелась за тачкой, он сам встретился с фактом, что завтра – последний день перед работой. Новость так его обрадовала, что он тут же нахрюкался в однюху, посчитав, что суток ему должно хватить на отходняк. А отойти было нужно, потому как он сейчас в таком состоянии, что первый же глоток из чекушки на работе – и он пойдет собирать углы и стены. Ему необходимо как минимум протрезветь и избавиться от собственных диоксидантов. Так что он постарался избавить себя от искушения и вылакал все, что оставалось в доме, а что не вылакал – вылил. Ну, символично вылил. Там оставалось на глоток.

На следующий день он проснулся засветло, часов в пять утра, как бы заранее предвкушая избавление от диоксидантов. И встретил себя более-менее трезвым, причем навскидку – никаких особых последствий двухнедельного заплыва. Виктор сходил в тубзик, наблюдая за истечением первых диоксидантов, подивился выносливости организма, потом принял душ, хорошенько растерся. Покурил. Есть пока не хотелось, но тут как раз никаких чудес. Он будет рад, если сможет похавать хотя бы к вечеру. Он завалился перед телеком и стал смотреть все подряд.

Уже через полчаса ему пришлось признать, что он поспешил возрадоваться. Возникшая где-то в груди легкая окаменелость росла стихийно с каждой минутой. Через час в груди ощущался не хилый такой каменюка, который острыми краями давил на сердце. Камень ощущался так явственно, что Виктор даже мог его представить, ему даже показалось, что на этом камне высечена какая-то надпись… Что-то вроде… Вроде «диоксиданты». Тьфу, блин. Дались они ему. Он пошел покурить, и его немного отпустило, но в то же время он обратил внимание, что у него подрагивают руки. Хреновый знак. Он выкурил последнюю сигарету в пачке, решил покурить еще, пошарил в поисках новой пачки и не нашел ее.

Нет курева. Он был уверен, что у него еще есть. Вчера он точно покупал, когда после ухода гостьи выскакивал в магаз, чтобы это дело обмыть. Ее уход оказался более приятным даже, чем приход. Получается, вчера он скушал обе пачки и не заметил этого? Или вторую пачку прихватила с собой его новая подружка? Погоди, как она могла прихватить, если ушла раньше? В общем, бред какой-то, нужно срочно гнать в ночник. Прочие магазины еще не открылись, а ночник работал в соседнем доме. Виктор Петров наскоро оделся, прилизал волосы, галопчиком спустился на первый этаж и залип. Он был готов выйти наружу, оставалось всего лишь выйти наружу, но он не мог выйти наружу.

Легкий тремор рук, который он наблюдал давеча, теперь вдруг перерос в, мать его, десятибалльное землетрясение. Стоило Виктору представить, как он сейчас выйдет на открытое пространство, всем ветрам навстречу, одинокий и беззащитный кающийся забулдыга, как его скрутило в сургуч. Он колбасился, трясся, корежился и поскуливал возле долбаной подъездной двери, как наркот пред ликом ксеноморфного божества. Пот валил с него водопадом, поясница ослабла и в ней стучало сердце, колени ходили ходуном, как будто он тут собирался станцевать летку-енку. Он убеждал себя, что сегодня суббота, и ранний час, и народонаселение дрыхнет, никого там снаружи нет, ни человечка, ни собачки, ни таракашки, бабка какая-нибудь ковыляет до огороду, и на него не взглянет с укором. А ночник – вот он, рукой подать, там сонная тетка продаст ему сиги и, ладно уж, была не была, банку «крепкого».