Несколько раз они выбирались вдвоём из дома, бродили по летнему Мурманску, на редкость солнечному, тёплому, с необыкновенным изобилием цветов – на городских клумбах, в домашних палисадниках, на балконах. Заходили в универмаг с полупустыми полками, в «Океан» торговавший консервами и мелкой рыбёшкой. Шли не торопясь к порту, смотрели, как разгружаются вернувшиеся с промысла сейнеры, кормили остатками бутербродов крикливых чаек у бетонной стенки парапета. С моря дул свежий ветер, пахло мазутом, рыбой. Под ногами скрипели горки засохшей рыбьей чешуи вперемешку с солью.
– Я тебя прошу, дитя, – говорила тётя. – Не забывай, что ты не одна. У тебя есть родная тётка. Будешь нуждаться, не стесняйся, звони. Чем смогу, помогу. Ты у меня, кстати, записана в завещании, имей это ввиду.
– Тётя, милая, – обнимала она её за плечи, – ну, что вы всё об одном и том же! Живите на здоровье! Не надо мне вашего наследства!
– Не говори чепухи, – сердилась тётя.
Палочка-выручалочка, что бы она без неё делала?
Денег хронически не хватало. Отчим первое время подбрасывал какую-то мелочь, потом перестал. Событием становилась покупка тёплых ботинок к зиме, выходного платья. Заведуя отделом республиканской библиотеки она то и дело прибегала к тётиному кредиту. Обратиться в тяжёлую минуту к помощи Вали не решалась. Как-то у них повелось с самого начала: денежные дела в отношениях не фигурировали. Он покупал изредка что-нибудь к ужину: бисквитный гастрономовский тортик, бутылку сухого вина. Приносил цветы. На дни рождения дарил сувенир: матерчатую матрёшку в ярком кринолине для заварного чайника, фигурку буйвола из резной кости, эстамп в рамке. В жизни не рискнула бы попросить у него взаймы. Доверительно ей поведал: не в его правилах утаивать деньги от семьи, всю зарплату до копейки отдаёт жене, на карманные расходы оставляет гонорары от публикаций и разного рода халтурные приработки, выпадающие, к сожалению, крайне редко. Тётины триста рублей, истраченные на покупку болгарской куртки, возвращал частями сетуя на скудость гонорарных поступлений и непредвиденные расходы. Язык не поворачивался его упрекнуть.
– Что случилось? Где вы пропали? – вскричала на пороге квартиры тётя Беата с разливной ложкой в руке. – Ты одна? А где твой спутник? Входи… – пробовала отнять сумку. – Дай мне…
Обнялись, сели рядышком на диван. В комнате чувствовался запах гари.
– По-моему, у вас что-то горит, – обронила она.
– Боже! – тётя устремилась на кухню. – Я же готовлю утку с яблоками! Подожди минуту…
Она откинулась на спинку дивана, закрыла глаза. Кружило пространство, её слегка подташнивало.
«Куда подевался твой друг?» – послышался голос тёти. Появилась облизывая ложку в дверях, присела.
– Кажется, что-то получается… Что произошло, скажи? Я вижу, ты не в себе.
– Он уехал.
– Уехал? – тётя захихикала. – Что значит уехал? Куда? Зачем?
– Домой. Так было нужно. Пожалуйста, давайте о чём-нибудь другом.
– Интересный номер. А как же волжский круиз, билеты? – тётя запнулась. – Хорошо, хорошо, молчу!
Ужинали копчёной колбасой, шпротами и сыром: утка оказалась наполовину сырой, наполовину обуглилась, яблоки отсутствовали, тётя впопыхах забыла их положить.
– На Камчатке я для себя ничего не готовила, – оправдывалась разливая по чашкам кофе. – У нас в тресте была хорошая столовая, можно было брать обеды на дом. Очень удобно. Налить тебе сливок?
– Да, пожалуйста.
«Чем будет, господи! до отплытия теплохода двое суток!».
Не могла вообразить, что поплывёт по Волге одна. в таком состоянии. Сдать билеты, вернуться домой? А что толку?
В битве за волжский круиз тётя совершила гражданский подвиг. Потолкавшись в туристских агентствах и осознав полную безнадёгу чего-либо добиться, отправилась в парикмахерскую. Сделала шестимесячную завивку, покрасила ногти («Представляешь, детка? Бабуля из оперетты»), двинулась во всеоружии в министерство морского и речного флота, где, по слухам, работал важной шишкой бывший сослуживец по камчатскому рыбному тресту. Пробилась сквозь строй секретарш в служебный кабинет, заставила шишку вспомнить о знакомстве, а когда тот попробовал деликатно выпроводить её за дверь, объявила, что ляжет сейчас на пороге и пусть её, камчадалку и пенсионерку, разобьёт на его глазах паралич…
– Видела бы ты его физиономию, дитя! – вспоминала об авантюрном визите тётя. – Тут же написал записку в служебную кассу, проводил до лифта… Кстати, очень видный мужчина…