Кадетство. Воспоминания выпускников военных училищ XIX века

После прочтения А. П. Епанчиным отчета о прохождении нашим выпуском полного курса училища состоялась раздача аттестатов. Нас вызывали по списку к столу, за которым заседало высшее начальство, и мы получали аттестаты и награды (преимущественно морские книги) из рук управляющего Морским министерством или его заместителя, сейчас не помню. Затем — наш торжественный и величественный гимн и благодарственный молебен в училищной церкви, закончившийся прочувствованным напутствием отца Белявского.

Обед в «Малоярославце»

В тот же день состоялся дружеский обед в ресторане «Малоярославец» на Большой Морской, за которым собрались все родные и близкие мне люди, жившие тогда в столице, чтобы сердечно и торжественно отпраздновать вступление в жизнь новоиспеченного гардемарина. Много было выпито по этому случаю всякого вина и особенно шампанского, но суть была не в них, а в том дружеском внимании и в тех задушевных чувствах, с которыми был приветствован «герой дня», совсем юный еще тогда автор настоящих «Заметок».

Страшная история

(В. В. Барятинский, 1874–1941)

Да! Страшная это история и отнюдь даже не выдумка. Так все на самом деле и произошло, а произошло это уже давно: мне было тогда двенадцать лет, и я только что поступил в Морское училище.

В нижнем этаже здания училища, окнами на Тринадцатую линию — улица так называлась — находилось помещение четвертой роты, иначе говоря, двух младших классов. Одно из окон было особенно примечательно: косяки его были облицованы мрамором, а на мраморе выведены надписи золотыми буквами. Император Николай I очень любил Морское училище и часто невзначай посещал его. Приедет, все осмотрит, а потом усядется вот у этого самого окна, соберет вокруг себя воспитанников, да так запросто с ними и болтает, как будто и не царь, а словно отец, что ли, или старший брат… Вот в память этих посещений и были сделаны золотые надписи на мраморных досках по обеим сторонам окна.

Как-то накануне училищного праздника, после всенощной и ужина, поздно вечером собралось нас трое у «Николаевского окна»: Калинин, Полянский и я. Калинину было, как и мне, лет двенадцать, Полянский же был «старый», то есть провалившийся на экзаменах, отставший от своих товарищей и потому поневоле примкнувший к нам. Такие «старые» пользовались уважением: с ними нельзя было драться, а когда они что-либо рассказывали, то их слушали со вниманием. Сидели мы в одном белье и говорили шепотом, потому что все другие уже спали; даже дежурный офицер, и тот уже лег в своем помещении в конце общей спальни, за загородкой, лег, конечно, не раздеваясь и прислушиваясь сквозь дремоту к малейшему шороху, всегда готовый встать и посмотреть, все ли в порядке, все ли спят. Застань он нас — была бы беда! Пропал бы наш праздничный отпуск и пострадали бы баллы за поведение; вообще было бы нехорошо, очень нехорошо…

Полянский чуть слышным голосом рассказывал нам:

— Вот это окно, у которого мы теперь сидим, тут сидел император Николай Павлович… Давно, ух как давно это было…

— Почти сто лет, небось? — неуверенно спросил Калинин.

— Дурак ты! Истории не знаешь, — обрезал его Полянский. — Николай Павлович помер во время Крымской кампании, а это было, знаешь… начальник нам все твердит: «адмиралы Нахимов, Корнилов, Лазарев»… — Он передразнил немного гнусавый, добродушный голос начальника училища и, избегнув таким образом вопроса о точном годе смерти императора, в котором, по-видимому, сам был не особенно уверен, спросил уже серьезно и торжественно:

— Знаете ли вы что-либо о фон Дезинском заговоре?

Мы с Калининым переглянулись. Заговор? Это очень таинственно… Нет, мы об этом ничего не знали. А луна как раз в эту минуту заглянула в окно и бросила сквозь тонкую штору дрожащее белесоватое пятно у самых наших ног. Луна и заговор, а кругом — все спит. Страшновато!.. А Полянский продолжал:

Придвиньтесь поближе. Об этом можно только шепотом рассказывать… (Мы придвинулись, ощущая в спине легкий холодок)… Произошло это именно при Николае Павловиче. За что, про что, кто их там знает, разные там тайные общества решили убить царя и, узнав, что он должен был приехать в Морское училище на праздник 6-го ноября, завлекли к себе, уж не знаю, чем и как они его прельстили, одного гардемарина по фамилии фон Дезин, который с несколькими своими товарищами обещал обрушить потолок, когда государь войдет в большой зал…

— Как же так: обрушить потолок? — спросил я, поеживаясь от охватившего меня озноба.

— Да вот так! Очень просто: потолок-то ведь на цепях. Так они собирались перепилить цепи. Потолок и рухнул бы, — пояснил Полянский.

Мне представилась картина рушащегося потолка, погребающего под своими обломками несколько сот человек, и мне стало совсем страшно.