Кадетство. Воспоминания выпускников военных училищ XIX века

Наконец, мы перебрались в корпус. Рота наша была отделана, как игрушечка, а когда я пошел в классы к своим товарищам, то не нашел ничего похожего на прежнее: коридоры все крытые, теплые, везде паркет, чистота всюду необыкновенная! И куда девались все наши старички!.. ни одного не осталось: из тридцати пяти бывших моих товарищей по классу я нашел только двадцать пять. Порядки совсем другие, учителя почти все новые и при том лучшие преподаватели того времени: русской словесности — Плаксин, истории — известный историограф Шульгин, географии — Максимович, начертательной геометрии — Остроградский, Закона Божия — священник Березин, академик и прекраснейший человек, которого все кадеты любили и уважали.

При поступлении моем в класс, каждый из этих преподавателей старался испытать меня, что я знаю и на чем хромаю, и тут я вполне уразумел, насколько обязан занятиям со мною князя Сергея Александровича, ибо это испытание показало, что я не только не отстал от класса, но и развит более своих товарищей. Директор корпуса, справившись обо мне, спросил меня, сам ли я готовился, или занимался кто со мною? Я, разумеется, объяснил ему, кто был моим руководителем, и на это он мне сказал, что я должен усердно благодарить Бога за своего наставника, который, при многих своих обязанностях, нашел еще время отдельно заниматься со мною.

Осматривая в свободное время классы и залы, я немало подивился: в прежнее время, бывало, после ремонта недели через две, много через три, нельзя было порядочного человека ввести в класс, — все уже было испачкано, изрезано, исцарапано; между тем как теперь, прошла целая треть, а все выглядело, как новое. Все одеты чисто, платье и обувь приличные, все умыты и причесаны, выглядят весело. Вот какую огромную перемену произвела могучая воля того, кто вытащил нас из грязи и направил таким путем, чтобы мы могли быть впоследствии полезными сынами отечеству.

Перед Рождеством государь удостоил своим посещением малолетнюю роту. Князь по обычаю был с нами и встретил императора. Мы встали, каждый у своей кровати. Войдя, его величество сказал:

— Бегом все ко мне!

Все окружили его и весело смотрели ему в глаза, ожидая дальнейших приказаний. Эта наивность ему понравилась, и он многих потрепал по щекам. Потом велел одному раздеться тот живо это исполнил, и, само собою разумеется, что все на нем оказалось чисто и опрятно, так как князь ежедневно наблюдал за этим.

За тем его величество осмотрел подробно все отделения и цейхгауз, обратил внимание на большие гравированные картины, изображающая разные сцены из морских битв, которыми увешана была рекреационная зала, и, уходя, обнял и поцеловал князя, сказав, что пришлет к нему директоров других корпусов для осмотра порядка, какой он нашел у него.

— А твоим детям, — прибавил император, — я пришлю гостинца.

В первое же воскресенье мы удостоились получить по полуфунту царских конфет на каждого.

В праздник Рождества, я, по обычаю, должен был на третий день явиться в роту для перемены белья и получил приказание остаться до прихода князя и отпустить провожатого, так как домой меня проводить потом казенный служитель. Всех нас оставленных было восемь кадет и к нам присоединились еще четыре гардемарина, бывшие воспитанники князя. Когда роту увели в зал обедать, пришел князь и приказал нам надеть шинели в рукава и наушники, потом рассадил нас на наемных извозчиков. Мы отправились в 17-ю линию на Малый проспект и остановились у одного старого дома, в зале второго этажа которого было собрано до семидесяти нищих. Тут князь, проведя нас в соседнюю комнату, сказал:

— Друзья мои, по слову евангельскому, мы все должны служить убогой братии и, а потому прошу каждого из вас быть на этот раз слугою и с христианским смирением угостить их тем, что найдете в соседней комнате.

Затем он назначил каждому дело, и, вошедши снова в залу, мы все принялись усердно отправлять возложенные на нас обязанности: накрыли столы, расставили посуду, гардемарины резали пироги, мясо и раздавали горячее.

Между тем, нищие, приглашенные к столу, спросили князя:

— За кого же, благодетель, прикажешь нам молиться?

— Молитесь за них, — сказал он, указывая на нас.

За обедом мы сами подавали им кушанье, а по окончании его, четыре гардемарина стали у выходных дверей с мешками медных денег, и, согласно приказанию князя, оделяли каждого гривною. При этом некоторые из нищих обращались еще к князю, прося его щедрот для их убогих детей, и тогда он сам, из своего мешка, добавлял, кому гривну, кому и две.

Когда проводили гостей, князь дал нам позавтракать и строго наказал об угощении не говорить никому. Возвратившись тем же порядком в роту, мы были еще на четверть часа задержаны пригонкой нового платья, а потом были отпущены с казенными служителями по домам. Эта пригонка платья и должна была служить всем объяснением задержания нас в корпусе.

На таком же пиру и таким же деятелем был я и на Пасхе 1827 года.