В этот день отец, по обычаю, пошел в свой департамент, но, дойдя до Петровской площади, увидел там гвардейские полки и множество народа. Это заставило его вернуться назад и обойти площадь Адмиралтейским и Крюковым каналами и Большою Морскою, но, выйдя на Вознесенский проспект, ему вздумалось пойти опять на площадь, чтоб взглянуть, как он полагал, на парад. С трудом пробрался он сквозь густую толпу народа вперед. Это было в тот самый момент, когда император передавал своего царственного сына, будущего наследника, на сохранение верным ему преображенцам. Видя это и слыша разговоры толпы, отец понял, в чем дело, и ему невольно пришла на мысль комиссия для улучшения государственных дел и Бестужев. А потому, подобру-поздорову, поспешил он темь же путем к дому, и выйдя уже на Галерную улицу слышал пушечные выстрелы.
Весть о бунте дошла и до нашего корпуса. И вот, вся мелкота нашей роты, не понимая даже слова «бунт», со страхом и трепетом направилась к канцелярии, посмотреть, как бунтует стоявший там всегда гвардейский часовой. Мы подкрались к коридору, где стоял павловец, и из-за угла стали пристально смотреть на него…
— Что вы на меня так воззрились, — вскричал вдруг солдата, — вот я вас!.. — и стукнул об пол прикладом…
Мы во всю мочь пустились бежать в роту, где и уверяли всех, что солдата до того разбунтовался, что чуть не убил нас прикладом.
Весною 1826 года, когда я был уже в пятом классе, не помню хорошенько, но, кажется, в апреле приехал к нам в первый раз государь император. Не будучи никем узнан, он поднялся по парадной лестнице во второй этаж и прошел в приемную залу. Там дежурный сержант, то есть гардемарин в тесаке и фуражке, встретил его величество и спросил:
— Кого вам угодно видеть, ваше превосходительство?
— Я хочу видеть классы, — сказал император.
Из этой залы двое дверей вели в две отдельный анфилады классов. Сержант отпер одну из них, и государь услышал шум, крик, гвалт, увидел беганье по столам, игру в чехарду, драки, — словом остановился пораженный и с гневом спросил:
— Где же ваши учителя, где офицеры?
В эту минуту запыхавшись вбежал помощник директора И. С. Сульменев и начал рапортовать его величеству о благополучии заведения.
— Вижу, вижу, — сказал государь, — в каком благополучии вы пребываете!
Затем явились и дежурные: ротный командир и офицер, а за ними и инспектор классов. Учителя также пробрались в классы и успели предупредить воспитанников о прибытии в корпус его величества. Это было уже более как в четверть третьего часа, тогда как классы должны начинаться ровно в два часа, но преподаватели наши имели привычку сидеть в табельной минут пятнадцать, двадцать, а иногда и целых полчаса. Надобно сказать, что в это время, на место адмирала Карцева, назначен был директором корпуса вице-адмирал Рожнов, но так как он был командирован осмотреть корабельные леса в Архангельской губернии, то заведением временно управлял И. С. Сульменев.
Когда все пришло в порядок, его величество пошел по классам. У нас не было учителя истории Струковского, который умер еще в январе месяце, а потому на вопрос императора:
— Чей это класс?
Кадет Исевич, длинный, высокий, худой, отвечал:
— Покойника Струковского, ваше императорское величество!
Государь улыбнулся и сказал:
— А, здесь и покойники учат!
В следующем классе его величество обратил внимание на одного из наших «старин» с ремнем, левиками и расставленными внизу брюками. Он вызвал его вперед и в удивлении воскликнул:
— Это что за форма?
Далее попался на глаза его величеству один воспитанник в заплатах и лохмотьях, и он при этом изволил заметить:
— Так не одевают и арестантов!
Прошедши весь ряд классов, император спросил:
— А там что?
Сульменев отвечал:
— Танцевальный класс, ваше величество! Но когда отворили дверь, то государь увидел там священника и сказал:
— Так у вас священники учат танцевать?
Ошибка эта случилась оттого, что не успели предупредить его величество, что танцевальный урок бывает всегда после вечерних классов, а по утрам здесь постоянно занимается священник с двумя параллельными классами, для которых нет другого достаточно вместительного помещения, кроме этой залы.
Осмотрев музей и библиотеку, государь обошел роты и там нашел много беспорядков. Сбросив тюфяк с одной кровати, он увидел хранившиеся под ним: сало, свечи, коньки, веревки, гвозди и бутылку с ваксой, хорошо еще, что не с вином, а то и это по временам бывало. На все это его величество только указывал, говоря:
— Это что?.. Это что?
Проходя обратно через столовую залу и музей, император, дойдя до конференц-залы, спросил приказную книгу и собственноручно написал приказ. К сожалению, я помню только окончание его:
«…одеть и обуть прилично, вымыть, выстричь, выбрить, дать бодрую осанку и молодецкий взгляд».
На другое утро после этого у нас в корпусе явились уже новые порядки: нам роздали праздничное платье для вседневного употребления и были сняты мерки для постройки нового.