Кадеты и юнкера в Белой борьбе и на чужбине

Благодарною памятью коснулся я многих офицеров Императорского производства – воспитателей корпуса. Велика благодарность и добрая память Морского корпуса и тем совсем молодым офицерам: мичманам Парфенову[577], Васильеву[578], Аксакову[579]

, Макухину, Макшееву[580], Майдановичу[581], Дунаеву[582]

и следующим за ними корабельным гардемаринам из Владивостокского Морского училища, которым выпала на долю с первых дней своей службы начать столь тяжелую, столь сложную учебно-воспитательную службу, которая в былое время в Петербургском корпусе допускалась только с солидного лейтенантского чина.

Эти молодые мичмана и корабельные гардемарины вложили всю свою молодую энергию и горячее сердце юноши в дело воспитания молодых моряков и, отдавая честно и широко свои свежие силы и знания, много и хорошо способствовали образцовой жизни, службе и работе Морского корпуса в Бизерте. И конечно, ни корпус, ни благодарные их воспитанники их большого и ценного труда не забудут!

Чтоб закончить, кратко пробегу незаписанные «события». Во Франции у кадет хлопотами лейтенанта Цингера образовались «крестные матери» – от них кадеты получали письма, сладости, мелкие вещицы обихода и карманные деньги. Прискакали однажды на горячих арабских конях арабы-всадники и привезли на седлах своих «подарки» корпусу. Это была сладкая каша с фруктами, по-арабски «Кус-Кус». Всадники въехали к крепости, сошли с коней и понесли медные, ярко вычищенные тазы с «Кус-Кусом» гардемаринам и кадетам – большим любителям всего сладкого.

В день равноденствия старшие гардемарины ночью, украдкой, навешивали плакаты с более или менее остроумными надписями по адресу воспитателей и преподавателей на двери их кабинок, вызывая этим наутро веселый смех, лукавую улыбку, иногда ругань и слезы обиды.

Перед экзаменом по астрономии у выпускных гардемарин тяжко заболевал «Нотикаль-Альманах». На деревьях, на бараках появлялись бюллетени о ходе его болезни. А в ночь, по окончании экзамена, «Альманах» скончавшийся хоронили, согласно ритуалу, заповеданному предками через «Золотую книгу» корпуса.

Первый выпуск в Бизерте на похоронах «Альманаха» выставил очень хорошо переодетых и загримированных гардемарин. Вице-адмирала Герасимова – директора правящего и контр-адмирала Ворожейкина – бывшего директора. Капитана 1-го ранга Китицына, генерал-лейтенанта Оглоблинского, меня… «Похороны» прошли по всем правилам с песнями, пляской, анафемой и возлиянием. Затем «Золотая книга» перешла следующей роте, становившейся старшей.

Вновь испеченных корабельных гардемарин чествовали дамы Сфаята. Дамский комитет устроил им «прощальный чай». Жены офицеров и преподавателей угощали их сладкими пирогами, милой речью и светлой улыбкой и, простившись с корпусом, корабельные гардемарины ушли в большую и новую жизнь.

В лагере Сфаят почти каждый гардемарин и кадет имел свою хорошо знакомую семью, в которой он был принят как родной и близкий дому, где проводил свои свободные часы и праздники. Такие гости носили название «сыновей». У кого было два-три, а у других 8 и 10 «сыновей». Такое отношение Сфаята к Кебиру несколько смягчало остроту полного сиротства воспитанников корпуса; а мягкое влияние женщин – матери и сестры – смягчало и облагораживало грубого по природе мужчину-воина.

Были спектакли на Кебире, тогда обратно: дамы и барышни Сфаята становились гостями гардемарин и кадет. Кроме моей «Руфи», ставил старший лейтенант Круглик-Ощевский со своей ротой пьесу. Ставила супруга инспектора г-жа Александрова пьесы А. Чехова; все спектакли проходили очень успешно и приносили большое и долгое удовольствие и участникам, и зрителям.

Каждый год на Рождество сооружали елку. В год правления Кебиром генерала Завалишина елку сооружал я со своими ротами. С любезного разрешения французов, вырубили мы большую елку – до самого потолка. Все украшения, бонбоньерки, бусы, ленты, фонарики, зверюшки создавались у меня руками кадет из купленных в Бизерте материалов. В первый день Рождества громадная елка, сверкая огнями и звездами, горела в столовой корпуса на великую радость детей и взрослых, своих и гостей с эскадры. Под гром рукоплесканий и радостные крики из-под елки на тройке детей выехал в санях сам «елочный дед» и привез детям полные сани подарков. Русская «Баба-яга», «русалки» и «леший» помогали детям раздавать сласти и подарки. Шум, смех, возня, крики и полный рот пряников, совсем как в России. Елку увлекали в угол. Грянула музыка. Начались веселые танцы.

На другой год елку ставил старший лейтенант Круглик-Ощевский со своей ротой. Елка эта была на Кебире. Много на нее ушло и труда и фантазии. Была даже «избушка на курьих ножках». Веселились, резвились, много смеялись, много танцевали. Гуляй, Рассейюшка! Гуляй, матушка. Вот уж воистину, «гулять хорошо и с душою» умеют одни только русские!