Кадеты и юнкера в Белой борьбе и на чужбине

Из печальных событий, посетивших Морской корпус, были смерти: умер Хаджи-Мед – джигит – кавказский воин – верный вестовой директора корпуса. Не странно ли, джигит у адмирала? Но там нас ничего не удивляло. Хаджи-Меда хоронили с воинскими почестями, как солдата русской армии с музыкой на Магометанском кладбище. Узнали об этом арабы-единоверцы и радовались, проникаясь уважением к русскому народу, который так уважает каждого своего солдата, хотя бы и нерусской веры. Умерла после долгой, исступленно-мучительной болезни Глафира Яковлевна Герасимова – супруга директора корпуса. У дверей ее кабинки шла панихида. У окна на коленях рыдал адмирал. Аромат цветов и запах ладана наполняли маленькую комнатку. За стеной на столе стоял гроб розоватого дерева. Генерал Завалишин обивал его собственноручно глазетом и кружевами; приготовляя адмиральше ее последнюю постель, мудрый царедворец оказал правящей семье третью и последнюю услугу. Гроб готов, внесен в горницу. Адмирал подошел к дорогой покойнице.

– Господа, помогите мне уложить ее, – сказал он голосом отчаянной скорби.

Я подошел к ее постели, и мы вдвоем уложили тело в приготовленный гроб. Адмирал собрал цветов и обложил ими покойницу и с невыразимой нежностью погладил ее скрещенные, совсем прозрачные восковые руки. Гроб подняли офицеры и понесли на руках на высокий Кебир, в ту церковь, в которой она так любила молиться. Впереди гроба на всем пути маленькие кадеты несли живые цветы и усыпали ими шоссейную дорогу, по которой двигался гроб с той бесконечно доброй женщиной, которая отдавала им истинно материнскую любовь и заботу. Гардемарины стояли шпалерами по всей горе до самой церкви. В церкви гроб стоял, утопая в цветах и в венках. Военные морские и сухопутные офицеры-французы и их дамы, представители русской эскадры, все жители Кебира и Сфаята запрудили церковь, коридоры и дворы крепости, где шла последняя заупокойная литургия. Корпусный хор в последний раз пел дорогой покойнице свои дивные и трогательные напевы, и вот уже «вечная память» и «последнее целование»… И гроб закрыт навсегда… Медленно и торжественно двинулось длинное погребальное шествие на далекое Бизертское кладбище. Там у каменной ограды французского кладбища ждала ее открытая могила. В нее опустили гроб. Отец Георгий Спасский благословил отходящую в недра матери-земли и бросил первый ком, адмирал – второй, и посыпалась земля из рук всех проводивших к месту последнего упокоения. И закрылась могила, и выросла насыпь. Цветами и венцами покрылась сырая земля и черный крест с дорогим ее именем, среди роз и белых лилий легли голубые и белые ленты. На шелку золотыми буквами стояло: «Незабвенной Глафире Яковлевне Герасимовой – Морской корпус».

Медленно, но верно таял Морской корпус в своем личном составе. Кончающие воспитанники уезжали во Францию на заработки, за ними уезжали и воспитавшие их офицеры и преподаватели. Редел штат служащих. Драгоценная чаша с дорогим напитком медленно испаряла живительную влагу, и уже виднелось, просвечивая, ее золотое дно. Наконец последняя капля была испита. И жизни Морского корпуса в Африке приходил конец, сказка, где был «русский дух и Русью пахло», кончалась, наступало пробуждение после пятилетнего сна, в котором грезилась еще Россия.

Умирало маленькое русское княжество «Джебель-Кебир-Сфаятское», и 5 мая 1925 года, по требованию французских властей, была объявлена ликвидация Морского корпуса. И с этого дня с лица высокой Кебирской горы сползал он медленной поступью, пока не сошел весь; и на месте живой и плодотворной жизни остался снова пустой ненаселенный «лагерь Сфаят» с белыми бараками и красной черепичной крышей. Крепко заперлись железные ворота Джебель-Кебирской крепости, и бронзовый воин-араб в голубых шароварах и белой накидке тихо и мерно шагал перед каменным умершим фортом. На солнце ярко горела его красная феска. Синее море билось под горою и омывало белый город Бизерту ко всему равнодушною волною.

Н. Кнорринг[583]

Сфаят. Очерки из жизни Морского корпуса в Африке[584]

Еще на родной земле

Осенью 1920 года в Симферополе пришел ко мне мой коллега по Харькову с предложением занять место преподавателя истории в Морском корпусе в Севастополе. Расписывая жизненные блага этого места – квартиру с ванной, электричеством и прочим, действительно привлекательным в то время, он весело закончил: «А в случае какой-либо эвакуации, можно быть уверенным, что при наличии флота Морской корпус всегда выберется благополучно…»

Через несколько дней я сидел в Севастополе на Минной пристани со своим беженским багажом и дожидался катера на Северную сторону. Прямо напротив стоял огромный дредноут «Генерал Алексеев». Я указал на него жене и сказал: «Какая громадина! Интересно было бы осмотреть».

Прошло еще несколько дней, и сбылись и мое желание, и роковые слова приятеля…