Кадеты и юнкера в Белой борьбе и на чужбине

При дальнейшей работе в научной области получили звание: 1 – доктора технических наук, 1 – доктора химии, 3 – состоят профессорами в университетах, 2 – профессора Среднетехнической школы, 1 – директор Среднетехнической школы, 1 – советник Технического института. Среди кадет выпуска были: поэты, журналисты, художники.

И вот теперь, после 46 лет, если бы профессор Чичин мог увидеть этот список, он был бы наверно тоже поражен, но не выразил бы сомнения тому успеху, с каким был выдержан «Экзамен жизни» кадетами 35-го выпуска.

Первый Русский Великого князя Константина Константиновича кадетский корпус[631]

Первые годы в Сараеве

Около середины июня 1920 года было получено предписание перевести в Сараево одесских и полоцких кадет из Панчева, и киевских из города Сисака. В Сараеве нам было предоставлено постоянное помещение – казарма Краля Петра, построенная еще при австрийцах и раньше называвшаяся казармой императора Франца-Иосифа. Мы прибыли в Сараево ночью, на трамваях доехали до казармы, где нашли уже киевлян. В эту ночь мы впервые поужинали за столами, впервые легли спать на настоящих простынях.

Сараево расположено в долине, по берегам горной речки Милячки; вокруг высятся высокие скалистые горы – Динарские Альпы. Почти весь центр города имел европейский вид, но вокруг его все напоминало провинциальный турецкий город, со всеми его характерными особенностями. Повсюду много мечетей с высокими белыми минаретами, много магометанских кладбищ и отдельных могильных камней, напоминавших о страшной эпидемии чумы в середине XIX века. На улицах много людей в живописных местных одеждах, с красными фесками или с белыми и пестрыми чалмами на головах, женщины в чадрах и в длинных цветных платьях, скрывающих фигуру. Население делилось на три основные группы: христиане, мусульмане и евреи. Нас очень смешило, что по пятницам бывали закрыты все мусульманские магазины и предприятия, по субботам все еврейские, а по воскресеньям все христианские. Особенно своеобразны были евреи, которых называли «шпаньолы» или пренебрежительно «чифуты». Говорили, что это были потомки испанских евреев, бежавших на Балканы в Средние века от преследований инквизиции. Они жили замкнутой общиной, и мы с любопытством наблюдали за их патриархальными обычаями, встречая на улицах и в парках целые их группы, державшиеся совершенно обособленно.

В городе было много узких, кривых улиц, с таинственными закоулками, много зелени и парков, все это было красиво и своеобразно. Кое-где на горах виднелись старые австрийские форты, из которых по праздникам производили орудийные салюты. Помню, на следующий день после нашего приезда с раннего утра мы были разбужены орудийной стрельбой. Нам еще так трудно было привыкнуть к мысли о том, что мы живем в мирной обстановке, что все решили, что это коммунистическое восстание и что форты обстреливают город. Оказалось, что стрельба происходит по случаю какого-то магометанского праздника, но мы еще долго не могли привыкнуть к тому, что орудийная стрельба не всегда означает войну.

Корпус был расположен вблизи набережной Милячки, через которую в этом месте был переброшен Латинский мост; на другом конце моста было место, где в 1914 году произошло роковое для всей Европы событие – убийство эрцгерцога Франца-Фердинанда и его супруги. На этом месте австрийцами были поставлены большие каменные крест и скамья; сербы этот крест сняли, но каменная скамья осталась.

Казарма наша была в три этажа и построена в виде буквы «П», причем открытую сторону занимали конюшни для офицерских лошадей штаба и гарнизона. Посредине был обширный плац, а у выхода в город находилось помещение для 25 солдат сербского караула. В распоряжение корпуса был прислан сербский солдат-трубач, и его сигналы регулировали нашу жизнь с утра и до вечера. Сигналы были сербскими; кажется, это было потому, что русские сигналы напоминали болгарские и сербам это не нравилось.

С переездом в Сараево жизнь наша и занятия стали быстро налаживаться. Исчезли пестрота в одежде и остатки истрепанного добровольческого и старого кадетского обмундирования, и нас одели однообразно. Форма одежды в эти первые годы была такая: ежедневная, внутри корпуса – защитные сербские солдатские френчи без пояса, такого же цвета брюки и обмотки, а на ногах солдатские ботинки, довольно грубые, но прочные. Для выхода в город вместо френча надевались белые бязевые гимнастерки, с кожаным поясом без бляхи, фуражки были защитные, русского образца, с русской кокардой. Погоны сначала носились старые, у кого они еще сохранились, но в конце лета были введены однообразные защитные, а в августе мы получили малиновые, без трафарета. Зимой носили русские серые шинели из солдатского сукна.