Кадеты и юнкера в Белой борьбе и на чужбине

Вскоре поползли грозные слухи об ухудшении положения в Крыму. К началу ноября стало известно, что произошла эвакуация и что героическая Русская Армия, та, к которой были устремлены все наши помыслы, – вынуждена была покинуть последний клочок русской земли. Известия эти потрясли нас своей неожиданностью; хотелось верить, что все это лишь временно, что борьба снова возобновится и что мы еще будем нужны нашей армии. Но постепенно мы стали понимать, что вопрос стоит гораздо сложнее и что, во всяком случае, наше ближайшее будущее совершенно смутно и неопределенно. Скоро стало известно о прибытии в Югославию Крымского и Донского корпусов; к нам в корпус прибыл на хранение музей Русской Армии, спасенный из Крыма. В числе многих предметов там были знамена и штандарты полков Императорской армии, серебряные трубы и другие отличия и реликвии большой исторической ценности.

Все говорило за то, что наше пребывание за границей затянется надолго и что надо отбросить все надежды на скорое возобновление борьбы с красными. И постепенно в наши души стал закрадываться тревожный вопрос: что делать, куда идти по окончании корпуса? Наш выпуск был первым, кому пришлось столкнуться с этим вопросом, и мы должны были его решать самостоятельно, так как ни корпус, ни кто-либо другой нам ничем не могли помочь после выпуска. Весь учебный 1920/21 год прошел под знаком этого вопроса и в обсуждениях возможностей, которые одна за другой оказывались невыполнимыми. Создавалось впечатление, что никому мы не были нужны и никому до нас не было никакого дела.

Между тем учебные занятия в корпусе шли своей чередой, а новые знакомства с местными жителями позволяли освоиться с сербским языком, на котором многие начинали уже сносно объясняться. Как местные, так и русские барышни обзавелись штатом поклонников. Обычной картиной было видеть какую-нибудь из этих юных покорительниц сердец, окруженную большой группой кадет и в живописной позе сидящую где-нибудь на скале, в окрестностях города. Влюблялись, ревновали друг друга, но отношение к предмету обожания было чистое и рыцарское.

А в младших классах случались истории, обычные для мальчиков в этом возрасте. Были открыты две попытки бежать не то в Америку, не то куда-то еще. Все это сопровождалось целым ритуалом клятв и попытками добыть средства не совсем, к сожалению, этическими способами. Узнав об этом, 7-й класс решил образумить заговорщиков своими силами; довести об этом до сведения начальства было с точки зрения кадетских традиций абсолютно недопустимо. Но один из юных заговорщиков перепугался и бросился искать защиты у корпусных дам, работавших в бельевой. Дело дошло до генерала Адамовича, который потребовал от Педагогического комитета наложить суровые взыскания на вмешавшихся старших кадет. Это снова вызвало большое возбуждение в 1-й роте, и обстановка начала напоминать события, имевшие место в Панчеве; только приказ генерала выпуска положил конец попыткам готовиться к крупным нарушениям дисциплины.

Нужно добавить, что с осени 1920 года, под покровом строжайшей тайны, кадеты 7-го класса ухитрялись подслушать все, что происходило на заседаниях Педагогического комитета. Была открыта возможность пробираться на чердак, как раз над учительской. Все, что там говорилось, было слышно через отдушины вентиляции, поэтому мы всегда заранее знали, кто и что именно о нас говорит и чье отношение к нам было доброжелательным или, наоборот, плохим.

Время от времени в корпусе устраивались лекции и доклады, которые посещались также членами русской колонии: два доклада сделал генерал Адамович на свою излюбленную тему «О товариществе в армии», затем преподаватель Левитский – на тему «Религия и жизнь», затем было два доклада известного Григ. Петрова – «Труд и его продуктивность» и «Душа русского народа». В один из вечеров демонстрировал свои опыты какой-то фокусник-гипнотизер. Было устроено несколько танцевальных вечеров и спектаклей. По мысли генерала Адамовича, была введена традиция открывать танцы сербским коло «Србианка», которое «заводили», то есть начинали, сам директор и вице-фельдфебель.

С наступлением весны 1921 года стали часто устраивать экскурсии в ближайшие окрестности Сараева, где было много живописных мест в горах и памятников седой старины, римские мосты и дороги, остатки турецких и славянских крепостей и замков, а главное – скалистые горы, местами покрытые густым лесом, горные ручьи и озера, чудный горный воздух и первобытные нагромождения скал и утесов. Ездили и ходили в Илиджу, Стамбульчич, Каролиненгоф, карабкались на скалы, варили чай на костре и покупали в деревнях молоко, хлеб и сало. Иногда ходили с капитаном Билетовым, но чаще всего с генералом Адамовичем, который превращался на этих прогулках в совершенно другого человека, веселого, простого в обращении, занимательного и остроумного собеседника. В этой обстановке исчезал строгий и недоступный директор и генерал: он шутил, покупал для нас папиросы, много и интересно рассказывал, но прогулка кончалась, и между нами снова вырастала прежняя стена.