Кадеты и юнкера в Белой борьбе и на чужбине

В Коротном мы нашли значительно уменьшившийся отряд и наших кадет: из 48 человек уже осталось лишь 39, при последнем офицере, капитане Реммерте. Уже после полудня, снова перейдя по льду рукав Днестра, весь отряд остановился в плавнях на румынской границе. Здесь мы простояли целый день до ночи, ожидая темноты, чтобы перейти границу и войти в Бессарабию хотя бы силой. Целый день на льду, среди камышей, без пищи и теплой одежды, мы измучились до крайности. В отряде многие были босы и полураздеты, раненые и больные второй день оставались без перевязок и все время на ногах. Пытались разводить костры, но сырой камыш не горел и лишь дымил. От начальников отрядов, отправившихся к румынам для переговоров, не было известий до самого вечера. Между тем красные приближались все ближе, Коротное было ими уже занято, в плавнях среди обоза начались грабежи и разбой, то и дело слышались выстрелы.

Кадеты делали все возможное, чтобы сохранять спокойствие и порядок, и инстинктивно держались вместе. Наконец, около 8.30 часов вечера кем-то было передано приказание строиться и переходить границу. Длинная вереница теней погружалась в мрак, при жуткой и зловещей тишине. Дорога была убийственная: изрытая глубокими ухабами и покрытая замерзшей, кочковатой грязью, она заставляла стонать и падать от каждого неверного шага, сделанного истертыми до крови ногами. Дорога казалась мучительно бесконечной; помню, кусты, деревья и камыши по сторонам, помню, что каждая группа деревьев казалась нам в тумане домами, а когда подходили ближе, то видели, что это те же бесконечные кусты и деревья и что перед нами та же мерзлая дорога, постепенно подымавшаяся в гору. Наконец потянулись длинные, низкие изгороди. К полуночи, после последнего крестного пути, то, что называлось еще недавно Добровольческой армией, эта измученная и обезумевшая толпа людей, силой заняла деревню Раскейцы и кое-как расположилась по хатам.

Помню низкую, грязную хату, в которую набилось 12–15 кадет; угрюмый молдаванин злобно на нас глядел и делал вид, что не понимает по-русски. В сенях нашли мешок с сахарным песком и съели его, пополам со снегом, потом заснули как убитые. На рассвете нас разбудил треск пулеметов с трех сторон. Свист пуль поднял панику: румыны обстреливали нас с окружавших холмов. Шла стрельба и из некоторых хат, где румыны вооружили часть молдаван, упорно стремясь вытеснить нас из деревни. Низко нагнувшись за плетнями, мы стали пробираться к выходу из деревни. Над головами посвистывали пули; шедший впереди меня кадет Трофимов[140]

(Одесский кадетский корпус) упал, легко раненный пулей, скользнувшей по плечу, шее и щеке. Подняли его и пошли пробираться дальше. Был ранен в руку Толмачев[141]

(Одесский кадетский корпус); отморозил ноги кадет младшей роты Сахно-Устимович, все время шедший с нами.

У входа в плавни капитану Реммерту удалось собрать вокруг себя всех кадет. Положение казалось безвыходным. На наших глазах люди сходили с ума, многие кончали самоубийством. Недалеко от нас полковник Новицкий, вскочив на подводу, собрал вокруг себя большую группу добровольцев и обратился к ним с призывом: «Выхода нет! Румыны нас не пропускают! По ту сторону плавней нас караулят красные! Собирайтесь вокруг меня, составим банду Новицкого! Женщин, детей, раненых – бросить! Кто может носить оружие – за мной!» Видя, что представляют собой эти до крайности измученные люди с издерганными нервами, капитан Реммерт приказал нам держаться вместе и если придется, то следовать за отрядом Новицкого, а пока выжидать. В это время мимо, по дороге из деревни, показался одиноко идущий генерал Васильев. Подойдя к нему, капитан Реммерт спросил его, неужели нет никакой надежды спасти кадет? Мы все встали, отдали честь, генерал на ходу поздоровался, поблагодарил за Кандель и сказал, что румыны имеют распоряжение пропустить кадет. Генерал пошел дальше; потом уже мы узнали, что он застрелился за поворотом дороги, после разговора с нами.