Кадеты и юнкера в Белой борьбе и на чужбине

Уже наступила ночь, и кое-как мы расположились спать на полу. Вдруг, часов в 11 ночи, здание наполнилось вооруженными румынскими солдатами, и командовавший ими офицер, явно сконфуженный, объявил нам, что комендант отменил свое разрешение и приказал немедленно всех русских вернуть в Овидиополь, который, по словам солдат, уже занят красными. Мы наотрез отказались, среди маленьких кадет послышался плач, дети были измучены настолько, что многие не имели сил встать с пола. Молодой румынский лейтенант стал по-немецки говорить кадету Кривошеину, моему соседу, что они все нам сочувствуют, но не могут ослушаться приказа, стал совать кому-то в руки свой портсигар… но после нашего вторичного отказа в здание была введена рота с пулеметами. Пинками и прикладами нас, 1-ю роту, отделили от младших и от офицеров, вывели на двор и, окружив тесным кольцом, угрожая штыками, повели на берег, опять на лед. Только там было получено по телефону разрешение, уже не помню как и почему, дать нам переночевать до утра; нас снова вернули в гимназию, где все считали нас уже погибшими.

В 7 часов утра, 30 января, провожаемый издевательствами румын, Одесский кадетский корпус, в составе 310 кадет и 45 чинов персонала с их женами и детьми, снова перешел ледяной лиман и вернулся в Овидиополь. Мы шли через лед, ожидая встретить в Овидиополе большевиков, но оказалось, что наши войска еще там. В полдень нам сообщили, что наше командование формирует отряд для наступления на Одессу; полковник Мамонтов, начальник штаба отряда полковника Стесселя, предложил корпусу вызвать из числа кадет 1-й роты желающих вступить в отряд. На вызов отозвались все, кроме пяти больных. Всего вошло в отряд 48 кадет, при 4 офицерах: полковник Рогойский (Полоцкого кадетского корпуса, инвалид без одной руки), капитаны Реммерт (Суворовского кадетского корпуса), Зеневич и штабс-капитан Сидоров (оба Одесского кадетского корпуса). С нами пошли также и четыре кадета младших классов – Гума, Сахно-Устимович[136]

и двое Смородских, братья нашего кадета 1-й роты, пошедшего с нами.

В отряд входили разнообразные части и формирования: эскадрон Лубенских гусар, партизаны полковника Лукина, отряд полковника Стесселя, части отряда атамана Струка (вскоре перешедшие к красным), кажется, 15-я конная батарея, броневик «Россия», отряд Шульгина «Возрождение России» и многие другие, не считая отдельных людей. Поздно ночью 31 января, почти на рассвете, мы простились с корпусом и с младшими кадетами: на следующий день они пошли в Одессу, к красным, потеряв надежду на спасение. Об их судьбе мы узнали только много лет спустя.

Получив на рассвете винтовки и патроны, мы вошли в отряд полковника Стесселя, под названием 2-й роты отряда полковника Алексеева. Несколько кадет были назначены в пулеметную команду, но скоро вернулись, так как пулеметы были испорчены, кроме, кажется, одного «льюиса», которым занялся кадет Никольский. Мне выпала честь одеть на штык линейный значок Одесского корпуса, который до этого был у кадета Критского[137]

, моего друга по 2-му кадетскому корпусу. Весь отряд насчитывал до 5000 человек, но далеко не все имели винтовки, а у многих они были без штыков. Патронов было мало; отряд был обременен почти пятиверстным обозом, не имевшим отношения к армии. Бесконечно длинная вереница повозок была нагружена домашним скарбом беженцев, включая даже граммофоны, провизии не было ни у кого, с нами шли и ехали женщины и дети.

Выступили в 6 часов утра 31 января в направлении деревни Беляевки. Сквозь сумрак, при скупом свете луны, вдали виднелась водонапорная башня, откуда-то спереди донесся тревожный звук колокола, били в набат: рабочие Беляевки решили не пропускать нас и оказать сопротивление. Пока стояли на месте, все мы, кадеты, от страшной усталости улеглись в кучу и немедленно заснули. Сквозь сон время от времени нам слышались крики «передать по колонне…», кто-то проезжал мимо, кого-то вызывали… все это оставило смутное воспоминание и все заслонялось одним лишь желанием – спать и спать!

Не желая нести напрасных потерь, генерал Васильев, командовавший всеми нашими силами, решил свернуть с пути и, вместо наступления на Одессу, идти на Тирасполь, для соединения с генералом Бредовым, отходившим на Польшу. Около 4 часов утра, измученные, голодные еще со вчерашнего утра, мы продолжали путь. Весь поход помнится как сплошной кошмар – Маяки; в голове колонны шел броневик «Россия». Не доходя до Маяков, отряд свернул на Беляевку, так как стало известно, что Маяки заняты красными. Погода стояла морозная; путь шел по вспаханному, промерзшему полю, идти по замерзшим комьям земли было и трудно, и больно, но надо было идти, и мы шли. Справа показалась колокольня колонии Петерсталь, тоже занятой красными, откуда нас заметили и открыли по колонне орудийный огонь. Снаряды, поставленные на удар, рвались то близко, то дальше, но вреда не причиняли. Один снаряд пролетел как раз перед нашей ротой, и мы видели, как он прошуршал по снегу и зарылся в сугроб, не разорвавшись.