Кадеты и юнкера в Белой борьбе и на чужбине

Взяв с собой двух кадет и сделав белый флаг из какой-то тряпки, капитан Реммерт снова пошел к Раскейцам, приказав нам не сходить с места и ждать. Мы остались близ дороги, прячась за кусты и в канавах, так как стрельба то и дело разгоралась снова. Ждали почти до вечера. Истомившись от долгого ожидания, стали думать, уж не убили ли Реммерта по дороге? Решили пойти на разведку, вызвались я и Кривошей, с нами же пошел полковник Фокин, отец нашего кадета, прошедший с нами весь поход. Мы прошли около версты к деревне; дорога была усеяна брошенными вещами, валялись винтовки, и то там, то здесь лежали убитые и застрелившиеся. Из-за группы деревьев вышла к нам хорошо одетая женщина и со смехом приглашала взглянуть на ее мужа. Мы увидели тело офицера, лежащего на земле, с револьвером в руке; жена сошла с ума над телом мужа. Из-за поворота дороги показался румынский патруль, дальше виднелись другие, грабившие убитых. Первое, что они сделали, – это потребовали, чтобы полковник Фокин отдал им свои золотые часы, после же этого удалось объяснить им, что мы «элевы» (ученики) и что наш офицер пошел к ним в деревню. С трудом удалось понять, что наш Реммерт находится в Раскейцах, что нас действительно принимают и что он ждет вечера и конца обстрела, чтобы вернуться за нами.

Вечером Реммерт вернулся и приказал идти в Раскейцы: оказалось, что полковнику Вернадскому удалось в Аккермане послать телеграмму Румынской королеве Марии с просьбой пропустить в Румынию корпус, но комендант Аккермана не позволил дождаться ответа, и он пришел тогда, когда мы уже шли по Херсонским степям. Отвечая на телеграмму, королева прислала одновременно своего доверенного человека, г-на Волкова, с поручением заняться нашей судьбой и облегчить нам переезд в Сербию. Не найдя корпус в Аккермане и узнав все, что произошло, Волков отправился вверх по течению Днестра, надеясь напасть на следы хотя бы отдельных кадет. Богу было угодно, чтобы он попал в Раскейцы как раз тогда, когда произошло то, что описано выше. Только чудом можно объяснить и это, и то, что Реммерт увидел генерала Васильева, одиноко шедшего к своей смерти, и задал ему свой вопрос, казавшийся тогда таким бесцельным.

Реммерт приказал нам разобрать и испортить затворы винтовок, и мы, уже в сумерках, двинулись обратно в Раскейцы. На половине дороги навстречу нам шла в плавни длинная процессия раненых, которых румыны заставили тоже покинуть деревню. Впереди, с флагом Красного Креста, шла с каменным, скорбным лицом сестра милосердия, за ней шли, ковыляли и ехали на нескольких повозках раненые и больные. Сзади ехал экипаж, в котором сидели две дамы, а на козлах солдат-кучер в красных погонах.

Видя, что мы идем в деревню, и не зная, что нас пропускают, раненые кричали нам, что мы идем на верную смерть и что румыны нас не пощадят так же, как не пощадили и их. Мы шли молча, не смея поднять глаза, и тогда, догадавшись, они стали молить нас взять их с собой. Но что мы могли сделать, когда и наша судьба еще казалась нам сомнительной! Много позже до нас дошли слухи о том, что часть раненых спаслась, отряд же Новицкого был весь перебит красными, другие же погибли и замерзли в плавнях; только отдельным людям, очень немногим, удалось спастись и перебраться в Бессарабию в других местах.

Скорбная процессия раненых была последним видением, которое запечатлелось в нашей памяти на русской земле. Это было 4 февраля, а вышли мы из Одессы 25 января; в поход из Овидиополя выступило 48 кадет при 4 офицерах, да еще четверо младших кадет. В Раскейцах спаслись 39 кадет (в том числе и все младшие), с одним лишь офицером, да еще прибавился к нам полковник Фокин, которого мы выдали за корпусного офицера.