Как читать романы как профессор. Изящное исследование самой популярной литературной формы

Эти романы что угодно, только не шаблоны. Вам никогда не придет в голову мысль: «Как будто из готового набора сделаны». Каждый из них уникален именно потому, что каждому нужно оправдать себя, по-своему заявить о своей уникальности. Это же относится и к романам одного писателя. Один из самых моих любимых англоязычных приверженцев этого метода – Джулиан Барнс. У нас он создал себе имя романом «Попугай Флобера» (1984), о враче, Джеффри Брэйтуэйте, всей своей жизненной историей подозрительно похожего на незадачливого мужа Эммы Бовари, Шарля. Роман заполнен произведениями Брэйтуэйта: мини-эссе, личными воспоминаниями, рассуждениями на больные для него темы, списками комичных ситуаций и даже пародией на выпускной экзамен. Единственная условно повествовательная глава под названием «Чистая история» буквально раздирает душу. Из нее становится понятно, почему герой должен лишь окольными путями подходить к главным для себя вопросам, через фильтр Гюстава Флобера, в особенности самых знаменитых его произведений «Госпожа Бовари» и повести «Простая душа». Роман утверждает свои объединяющие, логические основы через психологические потребности и интеллектуальные оборонительные меры Брейтуэйта. Следующий роман Барнса, «История мира в 10 1/2 главах» (1989), гораздо меньше зависит от героев и, в общем, оказывает сопротивление классификации. Это роман, цикл эссе и повестей, сборник рассказов или нечто иное? Я обычно соглашаюсь с писателем и не спорю, если он утверждает, что это роман. Даже когда он возвращается к форме, где главную роль играют герои, как в «Артуре и Джордже» (2005), где сэр Артур Конан Дойл восстанавливает справедливость в отношении безвинно осужденного Джорджа Идалджи, которого в начале прошлого века обвинили в гибели скота, Барнс отходит от повествования, привычного нам по рассказам и повестям Дойла о Шерлоке Холмсе. Рассказ – от события к обвинению, суду, обвинению, апелляции и в конце концов к оправданию – подталкивает роман к линейности, в сущности, к детективной истории, но Барнс, который пишет детективы под псевдонимом Дэн Кавана, понимает, как эксплуатировать жанр, не съезжая в него. Напряжение между ожиданием и исполнением добавляет повествованию драматизма: мы знаем, какова была бы холмсовская версия, но этот роман не таков. Здесь все гораздо богаче, гораздо более способно к сложности и нюансам, но так же динамично, как в лучших образцах детективного жанра.

Вы уже знаете, что я большой поклонник слегка беспорядочных повествований. Один из моих любимых творцов такого рода произведений – поэт из Белфаста Киаран Карсон. Поэт, Грейси? Да, именно так – поэт, музыкант, мемуарист, эссеист, романист и баснописец. Плюс в поэзии он почти нормален. В его руках лирическое стихотворение остается лирическим стихотворением. Но вот повествование в прозе? Почти не поддается классификации. А иногда и не «почти». «Фабрика звезд» (The Star Factory, 1997), может быть, и воспоминания, но воспоминания, не похожие ни на какие другие, соединяющие личный опыт взросления в Белфасте с освободительными восстаниями и с жизнью во время этих восстаний, историю промышленности, местные легенды, происхождение слов, размышления о системе знаков, которые в темноте рисует кончик зажженной отцовской сигареты. Когда он обращается к более вымышленному материалу, как в «Ловле янтаря» (Fishing for Amber, 1999), то ткань повествования выходит все такой же сложной, соединяющей эпизоды из «Метаморфоз» Овидия, обычно непристойные в пересказе, особенно мрачные ирландские сказки о похищении и причинении вреда, байки о художниках золотого века Голландии и их произведениях. Эта книга поистине вне всяких жанров. Карсон дает ей подзаголовок «Длинная история», и с этим не поспоришь. Размером с большую книгу, выдуманная, как-то объединенная сюжетом, темой и формой. Роман ли это? Похоже. Един ли он так, как нам это нравится в романе? Это зависит от того, кому нравится.

И тут мы подходим к проблеме определений: что есть роман? Что мы имеем в виду, называя произведение романом? Можем ли мы согласовать свои различные ожидания? Насколько важна для истории сквозная тема? Сколько тематического единства будет достаточно?