Как читать романы как профессор. Изящное исследование самой популярной литературной формы

и вот ему двадцать один. Теперь он правомочен стал объявить Маккаслину, и не лесная чаща фоном для их противостояния, а земля одомашненная, та, что должна была достаться ему по наследству, та, что дед его, старый Карозерс Маккаслин, купил на деньги белых людей у людей диких, деды которых охотились на ней без ружей, и одомашнил эту землю, привел в должный порядок или, во всяком случае, считал так потому, что невольники его, в чьей жизни и смерти он был властен, свели с нее лес и процарапали, взрыхлили грунт вершков на восемь в глубину, чтобы растить на ней нечто ранее не росшее и способное вернуть плантатору деньги, уплаченные за эту мнимо купленную землю, и сверх того давать достаточную прибыль…[41]

Фу-ты! И это только начало. Предложение тянется одну страницу, другую, третью. В нем даже есть абзацы, диалог, кое-где встречаются точки, хотя все эти эпизоды только часть высказывания героя, а не повествования. По-моему, это один из величайших перформансов во всей художественной литературе. Проблема одна: я не знаю, где оно заканчивается. Да и где начинается, тоже не знаю. Отрывок не обозначен ни заглавными буквами, ни точками, поэтому мы можем воспринимать его как единое высказывание, как своего рода безумное предложение, бесконечный внутренний монолог, но в форме одного предложения. А может, эти точки внутри отрывка образуют некоторое подобие разбиения на предложения? Не могу сказать.

Конечно, читающие это в первый раз обычно задаются другим вопросом.

Зачем?

Айзек Маккаслин изучал счетные книги фермы своего деда, где отражалось все, имеющее отношение к плантации – в том числе купля-продажа людей и плохое обращение с ними. Он из штата Миссисипи, поэтому его шокирует вовсе не рабство как таковое: он обнаруживает, что его дед, старый Карозерс Маккаслин, имел дочь от одной из своих рабынь, Евнику, а потом еще и ребенка от этой своей дочери, Томасину. Евника, одновременно и мать, и бабушка, утопилась за полгода до того, как на свет появился ребенок, Терл или Томин Терл, и эту смерть отец Айка (Теофил) воспринимает только как ущерб, нанесенный его собственности. Его более «гуманный» брат, Амодей (дядя Бадди) долго раздумывает над фактом этой смерти и в конце концов задумывается, слышал ли кто-нибудь когда-нибудь о том, чтобы «негры топились»? Все это приводит Айка в шок: его ужасает не только то, что женщин-рабынь используют против их воли для сексуальных утех, но еще и инцест, бессердечность собственного деда, глубина отчаяния, доведшего Евнику до самоубийства, смерть Томасины при родах, привычная, бездумная бесчеловечность его отца и дяди, при этом столь прогрессивных, что оба освободили своих рабов еще до Гражданской войны, неизбежное переплетение рас в одну большую, но совершенно недружную семью. Другими словами, Фолкнер хочет, чтобы мы увидели в этой истории ужасный, но логический конец владения человеческими существами. Иначе говоря, историю Юга. И он хочет сделать все это сразу, запечатлев момент, когда Айк прозрел.

Понятно? Книгу нельзя писать, не ныряя в пучину предложений. А Фолкнеру, чтобы рассказать это, потребовалось предложение длиной в шестьдесят страниц. Когда «Медведь» выходит отдельным изданием, четвертую часть почти всегда пропускают, и не без причины. Чтобы понять смысл этой повести, нам нужен ее контекст. Писатель может заявлять, что хочет вместить весь мир между заглавной буквой и точкой, но четвертая часть «Медведя» не имеет заглавной буквы в начале и точки в конце. Не совсем понятно также, когда очень редкие точки и вопросительные знаки на самом деле приостанавливают течение этого потока слов.