Как читать романы как профессор. Изящное исследование самой популярной литературной формы

Немного вина. Спереди пустая скамья; между ней и стеклом – галантерея. Надо все-таки попробовать аферу с запиской. Бумажник; визитка с адресом, так лучше; карандаш; отлично. Что написать? Свидание на завтра. Надо обозначить несколько свиданий. Если бы только адвокат знал, чем я тут занимаюсь, честная душа! Пишу: «Завтра, в два, в читальном зале у Лувра…» Лувр, Лувр, не очень-то великосветское место, но все-таки самое удобное; и потом, куда еще? Ладно, Лувр так Лувр! В два часа. Нужен достаточный промежуток; хотя бы с двух до трех; хорошо; меняю «в» на «с» и добавляю «до трех». Далее, «я… я буду ждать вас…», нет, «я буду ждать»; точка; так, посмотрим[42]

Как это обычно и бывает с экспериментальными произведениями, роман Дюжардена прошел незамеченным и был уже основательно забыт, когда в 1902 году во французском Туре Джойс случайно увидел его на полке книжного магазина. Влияние этой книги несомненно, потому что даже через двадцать лет многие монологи Леопольда Блума в «Улиссе» довольно точно копируют стиль Дюжардена.

Не вышло меня обойти. А подбивал клинья. На простачка. Но я себе на уме. К этому чемодану у меня своя слабость. Кожа. Наугольники, клепаные края, замок с предохранителем и двойной защелкой. В прошлом году Боб Каули ему одолжил свой, для концерта на регате в Уиклоу, и с тех пор о чемоданчике ни слуху ни духу.

С усмешкою на лице мистер Блум неспешно шагал в сторону Брансвик-стрит.

Моя дражайшая как раз получила. Писклявое сопрано в веснушках. Нос огрызком. Не без приятности, в своем роде: для небольшого романса. Но жидковато. Вы да я, мы с вами, не правда ли? Как бы на равных. Подлиза. Противно делается. Что он, не слышит разницы? Кажется, он слегка таков. Не по мне это. Я так и думал, Белфаст его заденет. Надеюсь, в тех краях с оспой не стало хуже. А то вдруг откажется еще раз делать прививку. Ваша жена и моя жена.

Быть гением подразумевает в том числе и знать, когда вы нашли победителя. Внутренний монолог позволяет Джойсу – и нам – следить за хождениями своих героев, особенно Леопольда Блума, а он ходок мирового класса. А еще раньше – за его женой Молли.

Интеллектуальная санкция на этот новый вид художественной литературы была выдана французским философом Анри Бергсоном. В работах «Материя и память», «Смех», «Время и свобода воли» он излагает теорию разума, памяти, субъективного ощущения времени и дает все карты в руки романистам, исследующим сознание.

В «новой» художественной литературе в центр переживания ставится воспоминание. Бергсон различает произвольную память (mémoire volontaire), продукт разума и воли, которую мы можем контролировать, и непроизвольную память (mémoire involontaire), которой могут пользоваться писатели. Эта последняя очень капризна, следует своим законам, никогда и никому полностью не подчиняется. Когда мы смотрим на произведение Джойса или Вулф, то сразу видим, сколько в них непроизвольных воспоминаний, как редко мы можем контролировать образы, которые всплывают на поверхность часто лишь для того, чтобы испугать или подразнить нас.