Как дела, дорогой Карл? Откровенные мемуары телохранителя Карла Лагерфельда

А потом, с 2002 по 2006 год, была М., очень бледная нежная брюнетка, отличавшаяся холодной красотой, еще студентка. В культурном и социальном плане она была значительно выше моих обычных барышень, истинная парижанка. С ней у нас все по-настоящему. Ее семья тепло принимает меня. Их мир похож на комфортный кокон. Все начинается, когда она ведет меня на выступление Франка Дюбоска[90]. Она сама приглашает меня и предлагает прийти с приятелем, поскольку сама будет с подругой. Карл как раз купил мне новый Range Rover. Я беру с собой Сабера.

Я качок, и М. признается, что на нее произвели впечатление мои мускулистые бедра. В машине по дороге в ресторан М. узнает свою любимую песню, которую исполняет по радио Грегори Айзекс[91],– «Hush darling»[92]

. В то время она мне тоже очень нравится.

Вместе мы снимаем мою первую парижскую квартиру и делим арендную плату на двоих. И ее, и мои родители думают, что мы поженимся и нарожаем детей. Ее мать работает управляющей бутика Chanel на улице Камбон.

В 2003 году, когда умирает Мюгетт, А., с которой я по-прежнему очень близок, и М. – обе – помогают мне с похоронами.

В 2006 году мы с Карлом в постоянных разъездах. Все мое внимание и время отданы ему. Я встречаюсь с огромным количеством людей, с девушками и женщинами. И с некоторыми из них не только дружу.

Я был воспитан так, что научился выпутыватьcя из разных ситуаций. Мой отчим без конца повторял мне: «В 12 лет я занимался маслом». В смысле уже работал на рекуперации технических масел – у него не было выбора. Да и детства у него не было, и он не мог позволить, чтобы оно было у меня. Меня растили для испытаний и всяких тяжестей. Удивительно, как с таким подходом в мою жизнь все-таки затесались девушки. Мои родители все время где-то пропадали, и я рано научился оставаться один. Моя мать отнюдь не похожа на образцовую домохозяйку. Ее родители живут в Иври, в очень простолюдинском квартале, населенном общинами иммигрантов, с которыми они поддерживают хорошие отношения. Жермен, моя бабушка по материнской линии, – маленькая и очень властная женщина, которая с незапамятных времен курит Gauloises без фильтра. У нее твердая хватка. У нее с дедушкой была бакалея в этом квартале, на углу. Жермен отлично ладит с Мюгетт. Ласковой бабулей ее не назовешь, но она любящая; я знаю, что она обожает меня. Жермен – работяга, с ней шутки плохи, с ее мужем Джеки – тоже. Он со своими братьями – местные забияки. Они замкнутые, но в то же время открытые. Когда-то мой дед и его братья шатались по барам и били морду каждому, кто попадался под руку. Это у них было вместо спортзала и ночного клуба.

Боятся – значит, уважают. Я усвоил этот урок. Мне 12, и я у бабушки и дедушки со стороны отца, в XII округе, рядом с Лионским вокзалом. Неожиданно заявляются мать с отчимом, чтобы забрать меня. Я, конечно, вижу, что что-то не так, но ничего не понимаю. В машине я узнаю, что моего другого дедушку убили в бакалее в Иври. В то утро Жермен, как и каждый день с 1987 года, открывает бакалею. Ее муж Джеки, который уже здесь и печет хлеб, несомненно, слышит какие-то звуки в лавке. И, вероятно, выходит из кухни в тот самый момент, когда два мужика в балаклавах и с ружьями требуют у бабушки выручку. Она удивлена: вообще-то обычно всем известно, что, если лавка только открылась, наличных в кассе почти нет. Итак, вваливается дед со своим карабином, и оба парня стреляют в него, причем стреловидными пулями, а не крупной дробью. Он умирает на месте, на глазах у Жермен. Полиция неуверенно пришла к выводу, что это был вооруженный налет. Для меня Джеки навсегда остался Лино Вентурой[93]

.

Довольно скоро бабушка переедет, но так, чтобы остаться неподалеку от улицы Веролло и от кладбища в Иври. Она примется торговать со своей сестрой. Она из тех женщин, которые никогда не опускают руки.

В тот момент, когда я пишу эту книгу, бабушка просит: «Пожалуйста, не говори скверно о своей матери. Она тебя очень любила».

Карл много рассказывал мне о своей матери. И так она поневоле тоже, можно сказать, стала присутствовать в моей жизни. Хоть Карл и любил облекать свои истории в максимально литературную форму, но, по-видимому, его мать была… суровой женщиной. Вот фигуры этих суровых женщин и связывали нас с Карлом. Он постоянно общался с Мюгетт, заказывая услуги CST. (Да, в это трудно поверить, но вначале Карл многое делал сам.) Он даже несколько раз посылал ей цветы в знак благодарности. Он отправлял ей и письма, как многим другим, но они никогда не встречались. Жермен, как признавался Жан-Клод, ее сын и мой дядя, тоже знала о существовании Карла по моим рассказам. Она его очень любила.