Читаем Как кошка смотрела на королей и другие мемуаразмы полностью

Еще о запорожской ономастике. Запорожская бабушка Мария Львовна была великая кулинарка и, в частности, мастерица печь разные пироги (практически это были торты, но в Запорожье все называлось пирогами). От нее нам с мамой досталось множество рецептов, из которых мы практически освоили далеко не все. Так вот, эти самые «пироги» имели порой весьма экзотические названия. Откуда пошло название «пирог с ведром», вполне понятно: это было нечто вроде наполеона, с десятком, если не больше, тончайших коржей, прослоенных кремом, и чтобы все это как следует спрессовалось и пропиталось, сверху нужно было водрузить ни больше ни меньше как ведро с водой. Но почему другой пирог-торт назывался «Микадо»? Откуда в Запорожье эта японщина? Чуть более понятно, откуда взялся торт «Баядерка» – все-таки был такой балет Минкуса. Запорожская «Баядерка», кстати, если не пожалеть крема, очень вкусная, я и сама ее когда-то готовила и так привыкла, что она – «Баядерка», что совершенно не могла понять взрыва хохота, которым встретили ее «презентацию» мои университетские друзья. Для них идея, что торт может быть однофамильцем индийской танцовщицы, была чересчур экзотична.

Мазурка по Кьеркегору

Дальше рассказ о названиях сладких блюд раздваивается. По одному пути пойдешь – встретишь француза с пирожным безе. По другому пути пойдешь – обретешь мазурку по Кьеркегору. Чтобы не отклоняться от запорожской тематики, продолжу про мазурку, а уж потом вернусь к французу. Среди изделий бабушки Марии Львовны было одно, которое в Запорожье называлось «восточные сладости». Такое печенье из изюма и орехов. Я всегда твердо знала, что это – восточные сладости, и ничто иное. Как писали в старинных романах, каково же было мое удивление, когда я вдруг и совершенно случайно прочла в какой-то книге рецепт польского печенья «мазурек» или «мазурка». По составу это были все те же запорожские сладости, только польский рецепт рекомендовал размешивать тесто в течение 40 минут! Сорока минут! На такое даже в Запорожье, где к приготовлению еды относились серьезно, никто не посягал. Я радостно перекрестила восточные сладости в мазурку, под каковым именем она существует уже лет сорок (будем считать, что эти сорок лет стажа заменили 40 минут помешивания; столько времени я, конечно, не помешивала никогда, иначе можно и помешаться).

С мазуркой связаны две смешные истории. Поскольку это блюдо никого не оставляет равнодушным, я охотно сообщала всем желающим его рецепт. И у всех в общем все получалось (а чему там не получиться?). Не получилось только однажды – у сокурсницы, которой я забыла – как само собой разумеющееся – сказать, что в тесто нужно положить муку. Она испекла изюм с орехами без муки и удивлялась, почему результат получился какой-то странный. Собственно, рецепт такой простой, что я могу его и здесь быстренько рассказать, тем более что это понадобится для дальнейшего изложения. Итак: немножко соды гасим уксусом (сейчас-то продаются разрыхлители для теста, но в запорожском детстве таких изысков, разумеется, не существовало), берем щепотку ванили и чайную ложку корицы, а дальше совсем просто: два яйца (отделить белки от желтков и взбить с ложкой сахара) и всего остального по одному стакану: стакан сахара, стакан измельченных орехов, стакан изюма, стакан муки. Испечь и разрезать в горячем виде. И вот этот-то рецепт я однажды подарила Ляле Костюкович, впоследствии переводчице всех главных романов Умберто Эко и автору книги об итальянской еде, а тогда еще просто студентке, под названием «Мазурка по Кьеркегору: Или-или».

Рецепт в этом кьеркегоровском варианте приобрел такой вид: сода с уксусом (незыблемы и неизменны), дальше берем щепотку ванили и чайную ложку корицы или не берем ни того ни другого; отделяем желтки от белков и взбиваем белки или

не отделяем и ничего не взбиваем; сахар неотменяем, изюм тоже, берем стакан измельченных орехов или не только не измельчаем орехов, но и вообще их не берем, а заменяем вторым стаканом изюма. Ну и мука опять же неотменяема. Да, и, конечно, размешиваем тесто в течение сорока минут или
не размешиваем. В общем, упрощение достигается с помощью нескольких или и, что самое поразительное, совершенно не влияет на результат: более того, магия второго стакана изюма такова, что большинство тех, кто пробовал плоды моего упрощения (а я не то чтобы ленюсь измельчать орехи, а просто сама их не люблю), уверяли меня, что «там изюм – и орехи».

Если же вернуться к анонсированным французам, то многие, наверное, знают, что у них в рационе нет ни наполеона, ни безе, а есть только mille-feuille (тысячелистник, или, как у нас пишут, мильфёй) и меренга. Но не всякий знает, до какой степени француза эти наши названия удивляют. Император в качестве десерта? Поцелуй в качестве пирожного к чаю? Французское восклицание c’est pas vrai (не может быть, а в дословном переводе: это неправда) – самое мягкое, что может сказать француз по этому поводу.

Это платье просвещает?

Перейти на страницу:

Все книги серии Критика и эссеистика

Моя жизнь
Моя жизнь

Марсель Райх-Раницкий (р. 1920) — один из наиболее влиятельных литературных критиков Германии, обозреватель крупнейших газет, ведущий популярных литературных передач на телевидении, автор РјРЅРѕРіРёС… статей и книг о немецкой литературе. Р' воспоминаниях автор, еврей по национальности, рассказывает о своем детстве сначала в Польше, а затем в Германии, о депортации, о Варшавском гетто, где погибли его родители, а ему чудом удалось выжить, об эмиграции из социалистической Польши в Западную Германию и своей карьере литературного критика. Он размышляет о жизни, о еврейском вопросе и немецкой вине, о литературе и театре, о людях, с которыми пришлось общаться. Читатель найдет здесь любопытные штрихи к портретам РјРЅРѕРіРёС… известных немецких писателей (Р".Белль, Р".Грасс, Р

Марсель Райх-Раницкий

Биографии и Мемуары / Документальное
Гнезда русской культуры (кружок и семья)
Гнезда русской культуры (кружок и семья)

Развитие литературы и культуры обычно рассматривается как деятельность отдельных ее представителей – нередко в русле определенного направления, школы, течения, стиля и т. д. Если же заходит речь о «личных» связях, то подразумеваются преимущественно взаимовлияние и преемственность или же, напротив, борьба и полемика. Но существуют и другие, более сложные формы общности. Для России в первой половине XIX века это прежде всего кружок и семья. В рамках этих объединений также важен фактор влияния или полемики, равно как и принадлежность к направлению. Однако не меньшее значение имеют факторы ежедневного личного общения, дружеских и родственных связей, порою интимных, любовных отношений. В книге представлены кружок Н. Станкевича, из которого вышли такие замечательные деятели как В. Белинский, М. Бакунин, В. Красов, И. Клюшников, Т. Грановский, а также такое оригинальное явление как семья Аксаковых, породившая самобытного писателя С.Т. Аксакова, ярких поэтов, критиков и публицистов К. и И. Аксаковых. С ней были связаны многие деятели русской культуры.

Юрий Владимирович Манн

Критика / Документальное
Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)
Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)

В книгу историка русской литературы и политической жизни XX века Бориса Фрезинского вошли работы последних двадцати лет, посвященные жизни и творчеству Ильи Эренбурга (1891–1967) — поэта, прозаика, публициста, мемуариста и общественного деятеля.В первой части речь идет о книгах Эренбурга, об их пути от замысла до издания. Вторую часть «Лица» открывает работа о взаимоотношениях поэта и писателя Ильи Эренбурга с его погибшим в Гражданскую войну кузеном художником Ильей Эренбургом, об их пересечениях и спорах в России и во Франции. Герои других работ этой части — знаменитые русские литераторы: поэты (от В. Брюсова до Б. Слуцкого), прозаик Е. Замятин, ученый-славист Р. Якобсон, критик и диссидент А. Синявский — с ними Илью Эренбурга связывало дружеское общение в разные времена. Третья часть — о жизни Эренбурга в странах любимой им Европы, о его путешествиях и дружбе с европейскими писателями, поэтами, художниками…Все сюжеты книги рассматриваются в контексте политической и литературной жизни России и мира 1910–1960-х годов, основаны на многолетних разысканиях в государственных и частных архивах и вводят в научный оборот большой свод новых документов.

Борис Фрезинский , Борис Яковлевич Фрезинский

Биографии и Мемуары / История / Литературоведение / Политика / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

Ход королевы
Ход королевы

Бет Хармон – тихая, угрюмая и, на первый взгляд, ничем не примечательная восьмилетняя девочка, которую отправляют в приют после гибели матери. Она лишена любви и эмоциональной поддержки. Ее круг общения – еще одна сирота и сторож, который учит Бет играть в шахматы, которые постепенно становятся для нее смыслом жизни. По мере взросления юный гений начинает злоупотреблять транквилизаторами и алкоголем, сбегая тем самым от реальности. Лишь во время игры в шахматы ее мысли проясняются, и она может возвращать себе контроль. Уже в шестнадцать лет Бет становится участником Открытого чемпионата США по шахматам. Но параллельно ее стремлению отточить свои навыки на профессиональном уровне, ставки возрастают, ее изоляция обретает пугающий масштаб, а желание сбежать от реальности становится соблазнительнее. И наступает момент, когда ей предстоит сразиться с лучшим игроком мира. Сможет ли она победить или станет жертвой своих пристрастий, как это уже случалось в прошлом?

Уолтер Стоун Тевис

Современная русская и зарубежная проза