Нам уже давно не надо обмениваться адресами и обещаниями новых встреч, мы давно уже стали частью друг друга. Мы давно уже идём по одной дороге. Мы не дорожим этим знанием, оно слишком простое для нас. Я смотрел в зеркало и понимал, как долго буду разделять близость с теми, кто ищет меня, а не тех, кого ищу я. И вряд ли что-то изменится, даже если я последую примеру трубадура Гильема Балауна, оторвавшего в доказательство любви ноготь большого пальца на глазах у возлюбленной. Зеркало пошло трещинами от моего напряженного взгляда.
Долго я не мог уснуть, лишь под утро пригрезилось видение, схожее с картиной Босха или Брейгеля. Такие одолевали святого Франциска и отважных дельфийских мистиков. Я увидел остроклювую яркоперую птицу, клюющую в глаз спящего льва. Рядом в густой траве хорек или мышь пыталась разгрызть последний орех, упавший с ветвей каштана. Пейзаж зимнего леса, где спал лев под темным покрывалом вечернего неба, по нему летели демоны разных мастей, среди них более-менее приятные и совсем безобразные. Птица, севшая на льва, была из их компании.
Видение затягивало, и я чувствовал, как начинаю входить в тело льва, будто спускаюсь в глубокую пещеру с факелом. Вокруг прыгали странные тени, и холод охватывал душу. Послышался угрожающий гул. Он нарастал, словно гигантская лавина, закладывая уши. Потом последовал мощный взрыв. С таким звуком из-за угла дома появляется похоронный оркестр. Сначала я и не понял, что это было. Даже подумал, что в соседний дом врезался самолет с террористами. Но в наступившей тишине понял, что внутри лопнула струна жизни.
Все взрывы одинаковые, любой – следствие напряжения, заключенного в непримиримости хаоса и гармонии. И неважно, упал от взрыва небоскреб в центре города или что-то рухнуло в одинокой душе, подорванной страданиями. Где произошел взрыв неважно, в голове или на лужайке перед домом. Ибо его причина в одном – нас приучили бороться с чем угодно и когда угодно. За жизнь, за деньги, за любовь. Нас приучили к мысли, что просто так ничего не дается, необходимо сражаться за место под солнцем. Может, эта наука – лишь дьявольский плащ, накрывший нас? Стоит его сдернуть, и мы увидим, пред какими ужасными ликами демонов находимся, и что это за взрывы на самом деле. Пока мы настроены бороться, нести потери и побеждать, отступать и атаковать, ничего не измениться. Чтобы не прозвучал ни один взрыв, исчезло напряжение, нужно другое, нежели готовность и умение сражаться.
Открыв глаза, я вспомнил, как вечером накануне мы с медсестрой и её друзьями сидели в кафе. Один молодой поэт за нашим столиком изрядно набрался и умничал. Опрокинув очередную рюмку водки, он поддел вилкой кусок мяса и пафосно заметил:
– Друзья, что наша жизнь – сомнения и тайны. И потому не всякий познанный ломоть донесешь до рта.
Увидев чью-то благосклонную гримасу, он забыл про вилку и продолжил разглагольствовать о смысле жизни, бросаясь словами, как судорожными рукопожатия. Противясь его болтовне, я привстал и ловко схватил зубами мотавшийся кусок мяса. Жуя, я уставился на поэта. Тот замолк на полуслове, да так и остался с открытым ртом, пока я не извинился, сказав, что страдаю галлюцинациями и принял его вилку за свою.
– Странно, – не поверил поэт.
– Ничуть не странно. Пока болтаешь, кто-то другой может сцапать все твои достижения, – сказал я.
– Что, черт подери, это значит?! – возмутился поэт, наливаясь кровью и выпучив свои серые зрачки.
– Более сильная воля может использовать нас, как заблагорассудиться. И тогда получается, что испытанные метаморфозы и знания, суть чужой игры, в которой тебе пришлось исполнять роль смычка. И твои чувства и эмоции, как бы глубоки не были, всего лишь чья-то музыка. Вот тебе и все «сомнения и тайны». А чтобы противостоять этой воле, нужно научиться жить новой жизнью.
– Твои слова невнятны! – некрасиво повысил голос поэта, сжимая вилку. – Глупости!
Недолго думая, я стукнул ему по уху, а он чуть не проткнул меня кухонным прибором. Нашу ссору уняли и долго мирили вином. Вспоминая это, я хихикнул.
– Что случилось? – проснувшись, спросила медсестра.
– Я не тот, за кого себя выдаю, – посерьезнел я.
– В смысле?
Я насупился, подбирая слова.
– Я безумен. И не принесу тебе счастья. Если ты еще больше привяжешься ко мне, то измучаешься вконец.
– Как же так, – со слезами проговорила она. – Я думала, мы любим друг друга, и у нас всё хорошо.
– У нас не может быть всё хорошо. Я не в своем уме. И не хочу, чтобы ты сходила с ума вместе со мной. Мы должны расстаться.
– А без тебя я, думаешь, не сойду. Мы только поэтому должны расстаться?
– Есть женщина, которую я не могу забыть.
– Она любит тебя как я?
– Она вообще меня не любит.
– Не понимаю…
– Я сам не понимаю, я думал, что забыл её. Но мысли о ней превращают мою жизнь в кошмар…
Медсестра заплакала.