Я собственными глазами видел подтверждение теории профессора Скарри, только в гораздо меньших масштабах. В среднем самой серьезной ссорой, с которой мы с наибольшей вероятностью сталкивались за день, становилась словесная перепалка. Такие споры истощают нас и причиняют боль. Но в них нет перерывов – ни малейшего шанса спросить, согласны ли мы вообще в них участвовать. Вместо этого мгновенно срабатывают синапсы, и из наших ртов вылетают жестокие и обидные слова. А вопрос о том, стоило ли вообще спорить и ссориться по этому поводу, обычно встает лишь потом, задним числом.
Для меня эти два контрольных списка – мой RISA и соображения, связанные с выбором тем для дебатов, – стали необходимым «засорением» в спорах. Цель была не в том, чтобы исключить любые споры, а в том, чтобы исключить неконструктивные дискуссии и сосредоточиться на вопросах, по которым действительно есть смысл спорить. В мире, где слишком много поводов для ссор и разногласий, мы должны иметь возможность выбирать свои сражения. Кроме того, скоро мне предстояло узнать, что время вдали от бесконечных споров может принести огромную пользу.
Через несколько недель после описанного выше собрания, посвященного определению тем для дебатов, когда на наш кампус уже опустились осенние холода, я снова поймал себя на мыслях об этом занятии. Начиналось все довольно невинно, с поиска в интернете последних результатов лиги и видео раундов; затем начались долгие разговоры с Фанеле о славных деньках, когда мы вместе участвовали в дебатах. Ко Дню Колумба, второму выходному октября, я поймал себя на том, что по дороге на лекции и обратно постоянно проговариваю в уме разные идеи и риторические приемы.
Девять месяцев без дебатов пошли мне на пользу. Я отрастил волосы и начал регулярно заниматься спортом. А друзья, зная, что теперь я не уезжаю неизвестно куда на дебаты каждые выходные, начали чаще делиться со мной своими делами. Даже девушки не убегали от меня после первого свидания. Впервые с 2005 года, с тех пор как я десять лет назад начал заниматься дебатами, я ничего не выигрывал, и это было замечательно.
Но через некоторое время я начал очень скучать по некоторым аспектам этого занятия. Одна из распространенных претензий к нему, которую я совсем не разделял, заключалась в том, что дебаты лишь пустая болтовня. Как можно свести к двухчасовому обмену словами такие сложные вопросы, как, скажем, коммерческое суррогатное материнство или налоговая политика? Но время, проведенное в дебатах, показало мне, что тут все иначе. В повседневной жизни в разговорах на несколько пересекающихся тем – на оскорбительные идеи, на подстрекательские статьи в журналах и т. д. – я, как правило, реагировал мгновенно. А дебаты научили меня готовиться к обмену мнениями, выслушивать противоположные точки зрения и не отходить от обсуждаемой темы. Конечно, это занятие не такое точное и скрупулезное, как научные исследования, зато и не такое скучное.
Призы, полученные на дебатах, я засунул в комнате в общежитии на самый верх пыльной книжной полки, чтобы не бросались в глаза. Это были дешевые трофеи приблизительно одинаковой незатейливой формы: одна или две фигурки на подставке или кубке, стоящие за трибуной, явно выкладывая свои аргументы. Раньше я видел в этих призах только цвет – «золото» или «серебро» – и номер, указывающий на место в состязании. Теперь же я увидел людей, которые изо всех сил стараются, чтобы их услышали.
Несколько дней спустя я пришел в комнату Фанеле и попросил его стать моим партнером по дебатам на чемпионате мира в декабре. Я страшно боялся обращаться к нему с этим предложением, хоть меня и подбадривал немного тот факт, что ему хватило смелости сделать это двумя годами ранее, в наши первые дни в кампусе. Но я зря боялся. Фанеле, прежде чем радостно обнять меня, сказал только, что знал, что я вернусь. И мы начали готовиться; до начала соревнований оставалось менее двух месяцев. Мы ночами напролет изучали актуальные вопросы и анализировали видео прошлых дебатов. Даже на лекциях я постоянно думал о разных аргументах и остроумных речевых оборотах, но теперь я участвовал в этом перераспределении потерь и выгод добровольно.
В конце декабря, проведя Рождество с многочисленным семейством Фанеле в Атланте, мы сели на рейс в греческие Салоники. Когда самолет пошел на посадку, Фанеле признался, что, скорее всего, это будет его последний турнир. «Я страшно устал, чувак, – сказал он. – Это будет конец в любом случае».