– А вы поменяете пять пачек обычного порошка на один грамм необычного?
Вопрос застал Дамского врасплох, и он глубоко задумался.
Из состояния прострации генерального директора “Фагот-пресса” вывел хозяин кабинета, предложивший не откладывая приступить к осуществлению операции “Слежка”, для чего Мартышкину вместе с издателем следовало отправиться к последнему в офис, взять у секретаря адреса Чушкова и Беркасова и начать их “выпасать”.
– Да-да,– промолвил Дамский и выразительно посмотрел на стажера.– Пусть приступает…
Дверь в кабинет резко открылась, и на пороге возник капитан Казанцев.
Лицо у оперативника было по обыкновению глуповато-напряженным:
– Георгич, у нас труп…
Метод дундукции
Соловец согнулся над перегородившим лестничную площадку трупом, чье лицо ему было смутно знакомо, и пощупал у покойника пульс.
Как ни странно, пульс был.
И у трупа был на редкость цветущий вид.
– Давно он тут лежит? – осведомился майор.
– Георгич, это Твердолобов, дознаватель из нашего управления,– пояснил Казанова, поднимавшийся по ступенькам вслед за начальником “убойщиков”.– Он сегодня дежурит. Труп выше этажом…
Майор переступил через начавшее дергаться и храпеть тело, так и не добравшееся до места происшествия вследствие навалившегося на полпути приступа усталости, вгляделся в темноту, где маячили фигуры двух сержантов, и повернулся к Казанцеву:
– Что-то я не пойму… Какой это дом?
– Семнадцатый.
– А разве нечетные номера относятся к нашей территории?
– По новой нарезке районов – да.– Капитан грустно покачал головой.
– Черт,– ругнулся Соловец,– раз в квартал планы меняют, а нам отдуваться…
Картографические изыски были любимым развлечением подполковника Петренко и его коллеги, начальника РУВД сопредельного Калининского района
Каждый из подполковников стремился по максимуму сузить территорию своей ответственности и подсунуть соседу самые лакомые кусочки вроде захолустных улочек, загаженных тупичков и неосвещенных скверов, где сотрудникам милиции рекомендовано появляться исключительно при оружии, группами не менее чем по три человека и, желательно, на бронированной гусеничной технике.
В результате бумажных войн отдельные переулки и даже дома регулярно меняли “хозяина”, что привносило в и без того неспокойную жизнь обитателей двух спальных районов дополнительную толику нервозности. Чем с удовольствием пользовались стражи порядка, отфутболивая заявителей к соседям и мотивируя отказы в приеме жалоб чужой территориальностью.
– Ну, что тут? – неприязненно спросил Соловец у косоглазого сержанта, присевшего на чугунный радиатор парового отопления.– Документы какие-нибудь нашли?
– Не-а,– Косоглазый перебросил вонючую “беломорину” из одного уголка рта в другой.
Единственными вещами, обнаруженными сержантами в карманах рубашки убитого, были расческа и пригоршня пятирублевых монет.
Монеты патрульные честно поделили между собой, а расческу оставили.
– Глухарь,– резюмировал страдающий от сухости в горле Казанова.– Натуральнейший глухарь… Уже расправил крылышки.
– Погоди,– буркнул майор и присел на корточки возле окоченевшего тела.
Покойный был одет весьма скудно – на нем болтались красные в белый горошек семейные трусы, зеленая нейлоновая рубашка, соломенная шляпа и плащик из прозрачного полиэтилена. Обуви на трупе не было, а в спине торчал ледоруб с примотанным к кольцу на рукояти обрывком черной веревки.
– Какое гнусное самоубийство! – на всякий случай сказал Соловец и с надеждой обвел взглядом собравшихся.
– Не прокатит, – удрученно выдохнул Казанова. – Били в спину.
– Он мог сам! – не сдался майор. – Положил эту кирку на пол, а потом – хрясь навзничь!
Капитан несогласно покачал головой.