Присутствовавший на мероприятии в качестве зрителя местный литератор Марлен Цветаев, по паспорту – Мойша Аронович Блюмкин, был настолько потрясен зрелищем, что всего за год сотворил двухтомный философский роман в стихах под витиеватым и остромодным названием “Резус Радзинского”
Главный герой “Резуса Радзинского”, микробиолог Шмулик Кац, всю свою жизнь посвятивший изучению состава естественных выделений разных групп населения, по описанию сильно смахивал на Чердынцева, чей героический образ накрепко впечатался в память Цветаева.
В дальнейшем Марлен получил за свое многостраничное поэтическое произведение премию “Анти-Цукер” и по морде от настоящего Эдварда Радзинского, возмущенного издевательским тоном Цветаева в отношении членов расстрелянной царской семьи, выведенных в романе как “противники гуанизации России”…
“Мы могли бы служить в разведке, мы могли бы играть в кино…”
Обсудив последние политические события и посетовав на неповоротливую европейскую юстицию, раз за разом отказывающую России в экстрадиции разнообразных преступников типа сбежавшего в Швецию повара убитого мясоторговца или “представителя ичкерийского президента”, опера накрыли разморенного самогоном и прикорнувшего в уголке Гея двумя бушлатами, и продолжили банкет.
– А че там по нашему делу-то? – спустя час промычал осоловевший Любимов.
– Ах, да! – начальник ОУРа хлопнул себя ладонью по лбу и достал перетянутый черной аптечной резинкой ветхий органайзер. – Вроде, есть фамилия помощника депутата…
– Это хорошо, что депутат, – Виригин заворочался на скрипучем стуле. – Дело громкое, политическое.
– Какая фамилия у помощника? – пискнул из-под стола упавший туда Рогов, поудобнее пристраивая голову на плече храпящего Дукалиса.
– Линь-ко, – с расстановкой прочел Соловец. – Зовут Бесланом…
– Погоди-ка, – встрепенулся опоздавший из-за заклинившего в двери туалета замка и потому не видевший “учений” почти трезвый капитан Казанцев. – Линько?
– Линько, – подтвердил майор.
– Так я его знаю. Педик еще тот!…
Остававшиеся в вертикальном положении оперативники с интересом посмотрели на украшенного садо-мазохистским аксессуаром Казанову.
– Че ты имеешь в виду? – поинтересовался хрипатый Любимов.
– То и имею! – обозлился капитан. – Что сказал!
– А откуда ты знаешь? – не отставал Жора.
– Откуда надо!
– А-а-а, – ехидно протянул экс-майор. – Тогда я-я-ясно…
Казанцев не стал ждать развития оскорбительной для него, как для заслуженного гетеросексуала, темы, достал свою раскладную титановую дубинку и коротко, без замаха, засадил ею Любимову между глаз.
Жора без звука свалился на пол.
– Ты это… полегче, – мягко пожурил подчиненного Соловец, опасливо скосив глаза на казанцевское “орудие производства”.
– Не надо зарываться, – для всех разъяснил Казанова и спрятал дубинку.
С “голыбыми” капитан общался довольно часто, но только бухал.
– Так что там с Линько? – спросил Плахов.
– Он в соседнем доме живет. – хмуро сказал Казанцев, обитавший в коммунальной квартире почти в центре города, на набережной канала Грибоедова в доме под номером девяносто один.
– Как в соседнем? – удивился Соловец, неоднократно бывавший в гостях у сослуживца и смутно помнивший, что тот живет недалеко от Казанского собора. – Ты что, переехал?
– Почему? – растерялся Казанова.
– Дык я в ЦАБ
Капитан немного подумал, потеребил свой ошейник, вспоминая, не переехал ли он действительно на Гражданку, и отрицательно покачал головой:
– Не, Георгич, Линько точно в соседнем доме торчит. Я даже этаж знаю…
Казанова неожиданно умолк и посмотрел на товарищей по борьбе за законность тяжелым взглядом.
Но коллеги не стали интересоваться, откуда капитану известен этаж квартиры, где проживает “педик Линько”.
Оперативник облегченно вздохнул и продолжил:
– У нас он, небось, только прописан. А реально тусуется в квартире своего депутата.
– Депутат тоже педик? – заинтересовался Виригин.
– Не знаю. – зло насупился Казанцев и достал дубинку. – Почему ты спрашиваешь?
– Просто так! – испугался Макс. – Для общего развития!