Как живые: Двуногие змеи, акулы-зомби и другие исчезнувшие животные

Получается, что акантостега почти всю жизнь проводила в воде, и обильные скопления ее скелетов, например на горе Стеншё в Гренландии, представляют собой донные отложения глубоких ям, где бедные животные пытались спасаться во время засухи (см. рис. 14.3). Облегченные скелет и череп, мощные склеротические кольца в глазницах и «загребущие» лапы тоже скорее свидетельствуют о водном образе жизни (и наземном образе смерти). На удивление, это существо обрело признаки, указывающие на то, что не чуралось оно и выходов «в свет» – на сушу, хотя бы периодических. В заглазничной части его достаточно хорошо окостеневшей черепной коробки просматривается пара уходящих назад ямок, где могли размещаться мускулы, втягивающие глазные яблоки внутрь. В таком положении у современных земноводных их закрывает увлажняющая мигательная перепонка. (Ихтиостега, видимо, предохраняла глаза иным способом.)

В воде акантостега и охотилась. Но уже не всасывала добычу вместе с врывающимся в ротоглоточную полость потоком (подобно рыбам), а плотно стискивала ее челюстями. Длинная и узкая нижняя челюсть, несмотря на достаточную прочность, еще не была единым целым, а состояла из 10 покровных костей (в каждой, левой или правой, ветви), хорошо различимых благодаря отчетливым швам, а также из сочленовной кости и отчасти окостеневшего меккелева хряща. Очень похоже на «рыбью» челюсть, что подчеркивается наличием закрытого сенсорного канала, но и на таковую других ранних четвероногих тоже.

Челюсти были усажены крупными острыми ребристыми клиновидными зубами с обращенными назад вершинками. Самые крупные из них («клыки») торчали в передней части пасти. Сверху они располагались вдоль предчелюстных и верхнечелюстных костей, а те, что поменьше, образовывали внутренний ряд на сошнике; снизу – конечно, на зубной и дополнительный – на венечных. По этому признаку «улыбка» аканто- и ихтиостеги очень отличалась от рыбьей, где наиболее выступающие зубы располагались сзади. Ведь рыбы захватывают добычу задним краем челюстей, а «стеги», будучи настоящими четвероногими, делали это передним. Загнутые зубы оставляли добыче мало шансов вырваться из захвата. Крыша черепа акантостеги была усилена изнутри дополнительными пластинами, а покровные кости там, где рыло переходило в щечную часть, сочленяясь между собой, образовывали сильно изрезанные швы и даже немного налегали друг на друга. Ведь именно на этот стык приходились наибольшие нагрузки, если жертва была крупной, не сдавалась и пыталась выкрутиться из зубов. Столь же изломанные линии швов проходили между костями нижней челюсти в ее передней части, где сидели зубы, удерживавшие бьющуюся добычу. По толщине кости стык тоже был неровным: получалось удвоенное усиление конструкции. Наоборот, удлиненная верхнечелюстная кость срасталась с остальными вдоль почти ровной линии: эта часть черепа испытывала нагрузки лишь при схлопывании челюстей.

В большинстве позднедевонские четвероногие действительно были обитателями рек, озер и даже морских мелководий. Как мы видим, жилось им там совсем неплохо, а с лапами даже лучше, чем с плавниками. И зачем тогда водным существам понадобилась суша, причем именно в конце девонского периода? Массовый исход именно в это время все и объясняет. Хотя объяснять можно по-разному.

К примеру, жизнь в водоемах тропической Лавруссии, откуда происходит большинство находок древнейших четвероногов, могла подчиняться ритму приливов, особенно мощных в низких широтах. Периодически, не успевая отступить вместе с далеко убегавшим отливом, животные оказывались отрезанными от водной стихии. Пришлось привыкать к воздушной среде ускоренными темпами. Однако такие перемены вряд ли сильно сказывались на обитателях рек и озер. Да и приполярные четвероногие (такие в то время жили на юге Африки) самим своим существованием противоречат красивой приливно-отливной гипотезе. И все же расширение территорий с непостоянными водоемами могло способствовать развитию амфибий, умевших где-то проплыть, а где-то и прошагать, если возникала необходимость.