Девушка чуть подалась вперед. Её охватило странное ощущение, будто тело стало совсем легким и вот-вот взлетит к потолку. А ещё она чувствовала присутствие Эскеля, чувствовала сильнее, чем ощущала присутствие кого-либо ещё в своей жизни. Она видела, как сияют его янтарные, чуть прикрытые веками глаза, ясно различала слабую тень щетины, уже проступившей на подбородке, и уже почти незаметные белые тонкие шрамы, пунктирными линиями прочертившие кожу на плечах и шее. А еще был его рот в форме полумесяца, с продолжением шрама на верхней и нижней губе… Когда Эскель наклонился вперед и потянулся к ней губами, она потянулась в ответ, словно бросалась с головой в омут.
На мгновение их губы соприкоснулись, свободная рука Эскеля запуталась в её волосах. Мисселина задохнулась, когда он обнял её, прижимая к себе всё сильнее и сильнее. Её юбки разметались по полу, но она уже и думать забыла о неловкости. Девушка обвила руками шею мужчины. Через тонкую, мокрую рубашку Мисселина чувствовала, как играют его мускулы. Пальцы ведьмака нашли заколку, которая удерживала прическу Мисселины, и уже через мгновение её волосы тяжелой волной легли на плечи девушки. Заколка со стуком упала где-то за её спиной. Мисселина тихо вскрикнула от неожиданности.
Она молча смотрела на Эскеля, и в её глазах плескалось бесконечное удивление. А тот сидел рядом, и его грудь вздымалась так, словно он долгое время бежал в гору. Эскель был бледен, бледнее обычного.
— Боже мой, — прошептал он. — Что это было?
Мисселина почувствовала, как вновь краснеет. Разве Эскель не знал, что это было, и разве не она должна была оттолкнуть его?
Она ведь и не хотела отталкивать его. И он не хотел отпускать её.
— Я не могу, — он сжал кулаки; она видела, как сильно он дрожит. — Мисселина, думаю, тебе лучше уйти.
— Уйти? — у нее закружилась голова. Ей казалось, что её в одной ночной рубашке выбросили на снег из теплой и уютной постели.
— Я… я не должен был заходить так далеко. Мне жаль… — его лицо скривилось от боли. — Боже, Мисселина… — он с трудом выдавливал из себя эти слова. — Пожалуйста. Только отпусти. Я не могу находиться здесь с тобой. Это невозможно.
— Эскель, пожалуйста…
— Нет! — он отвернулся и уставился в пол. — Я обо всем расскажу тебе завтра, если захочешь… Если захочешь… Только оставь меня сейчас одного… Пожалуйста… — его голос дрогнул. — Мисселина. Я тебя прошу. Ты понимаешь? Я прошу тебя! Пожалуйста, пожалуйста, уходи!
— Хорошо, — изумленно ответила она.
Увидев же, как расслабились его плечи, Мисселине стало так тоскливо, будто из мира разом исчезла вся радость. Но оставаться на чердаке и дальше не имело смысла. Она медленно поднялась на ноги. Её платье намокло и стало холодным и тяжелым, ноги скользили по влажному полу. Эскель не двигался, даже не посмотрел в ее сторону — так и остался сидеть на коленях, уставившись в пол. А Мисселина, не оглядываясь, пересекла чердак и, аккуратно закрыв за собой дверь, спустилась по лестнице.
Оказавшись в своей комнате, Мисселина, слишком усталая для того, чтобы снять платье, повалилась на кровать. Однако она была слишком измотана, чтобы уснуть. Ей казалось, что это был самый важный день в её жизни. Первый раз, когда она столкнулась с вампирами и вышла из боя живой. Первый раз, когда она стреляла из арбалета. И — а ведь она грезила об этом годы! — первый раз поцеловалась.
Мисселина повернулась, спрятав лицо в подушке. Много лет она задавалась вопросом: каков будет её первый поцелуй и её первый такой возлюбленный? Тогда она не уставала твердить себе: только бы он был красив, только бы любил её, только бы был добр… Но она и думать не могла о том, что её первый поцелуй будет настолько кратким, отчаянным и полным страсти.
Поцелуй с привкусом воды и… крови.
***
— Страдаешь?
Эскель поднял голову. Над ним стояла Йеннифер, скрестив руки на груди и слегка насмешливо улыбаясь. Ведьмак нахмурился.
— Если ты о воде…
— Нет, — чародейка опустилась на корточки напротив него и немножко поддалась вперёд. Снова читает мысли, зараза. Мужчина отвернулся. — Я же знаю, что здесь произошло, — она немного помедлила, подбирая слова. — Как… как долго ты…
— Веду себя, как старый, эгоистичный извращенец? Не помню.
— Хм, — Йеннифер, наплевав на платье, уселась на пол. — Она ведь к тебе… неравнодушна. Так зачем оттягивать неизбежное? Или отказывать себе в том, что делает тебя счастливым?
— Ей семнадцать, Йеннифер, — покачал головой Эскель. — Она молода, чиста и слишком хороша для меня. Я не тот, кто ей нужен.
— Жаль, что ты так думаешь, — чародейка поднялась с пола и отряхнула юбки. — Единственное, что я могу тебе сказать, так это вот что: не делай так, чтобы между вами были лишь тоска, грусть и недомолвки. А посему… настоятельно рекомендую растопить этот лёд, что есть между вами, — она улыбнулась ему – по-настоящему искренне – и ушла к двери. — Доброй ночи, Эскель.
— Доброй ночи…