Калёные тропы

— Побили ее. Солдаты. Калмыки у нас стояли, — всхлипывая и дыша открытым ртом, заговорил Алешка. — Они всё до нее приставали. А потом дознались или кто доказал, что вы с батей в буденной армии. Били ее, проклятые. Сапогами… Она сначала все кровью кашляла…

— Давно померла?

— Месяца два… У нас, Митька, кадеты много народу побили. Колькиного отца, учителя Ивана Платоновича, и еще много других шомполами до смерти забили… Дядю Ермашова к стене гвоздями приколотили.

— За что?

— За Аленку. Ее калмыки сильничали. А он на них с ножом… А Аленка утопилась…

Митька, схватив брата за плечо, страшными глазами смотрел на него.

— Утопилась?

— Ага. В пруде… Ой, Митька, больно! Чего ты мое плечо жмешь? Пусти!

— Говори дальше, — приказал Митька, опустив руку. — За что поселок спалили?

Алешка всхлипнул; размазывая слезы по грязному лицу, начал тихо рассказывать:

— Как кадеты заладили отступать, наши шахтеры хотели по ним ударить. Оружие подоставали. Я тоже батину винтовку вырыл, им дал. Дядя Егор бомб понаделал. А кадеты дознались, кого саблями посекли, кого с винтовок. А потом, как убрались, давай с орудий по поселку палить. Весь народ поразбежался. А я с бабкой Дарьей, — она теперь у нас живет, — в погребе сидел… Ох, и плохо было! — Алешка вздохнул с лихорадочной дрожью. — Митька, а ты чего один?.. Ну, чего молчишь? Где батя наш?

Страшным усилием Митька сдержал готовые брызнуть слезы. Он ласково посмотрел на Алешку и погладил его вихрастую голову.

— Давай сядем. — Он сел на скамейку и посадил брата рядом с собой. — Батя, — сказал он, помолчав, — занятый сейчас. Он при Семене Михайловиче.

Алешка доверчиво посмотрел на брата. На его ввалившихся щеках вспыхнул румянец, мокрые глаза заблестели.

— При Буденном?

— Ага. Отлучаться ему никак не можно. Там первое дело быть всегда наготове, — авторитетно говорил Митька, а сам думал: «Матери нет… Никогда не увижу…»

— Он что, командиром? — спросил Алешка, тронув его за рукав.

— Командиром.

— И саблю носит?

— Носит.

— И эти… как их… у него тоже есть? — показал Алешка на шпоры.

— Шпоры?

— Ага.

— А как же!

Алешка слез со скамейки, присел и худой черной рукой позвенел колесиками репейков.

— Митька, а Митька!

— Чего?

— Возьми меня с собой, Митька… а? Верно, возьми. Я вам с батей помогать буду. Эти вот шпоры чистить буду. Гляди, какие они у тебя ржавые да грязные.

Митька нежно посмотрел на него и, поиграв вспухшими желваками на скулах, заговорил убедительно:

— У нас маленьких не принимают. Ты уж поживи пока с бабкой Дарьей. Я вернусь. Тогда заживем по-другому. Жизнь-то какая будет! Тогда всем будет дорога открыта. И я вот выучусь и тебя выучу. Ты у меня инженером будешь… А за мать я отомщу…

— Эва! — Алеша усмехнулся сквозь непросохшие слезы. — Что ты все врешь-то? Разве тебя, такого большого, в школу возьмут?

— Да разве я, глупенький, в вашу школу пойду? Я на командира учиться буду.

Алешка с сомнением посмотрел на брата.

— Чудно́, — сказал он, усмехнувшись.

— А где бабка Дарья? — спросил Митька.

— За картошкой пошла. У нас есть нечего.

— А ну, иди сюда! — спохватился Митька.

Они подошли к лошади. Митька разамуничил торока.

— Держи!

Он стал вынимать из переметной сумы и класть на протянутые Алешкины руки хлеб, консервы и еще какие-то свертки.

— Ой, Митька, где ж ты все это набрал? — удивился Алешка. — А это чего в банке-то?

— Какава, — важно сказал Митька.

Потом он достал новую суконную гимнастерку с иностранными гербами на пуговицах и, подавая ее брату, деловито сказал:

— А эту на хлеб сменяете. Меньше двух пудов не берите. Хорошая гимнастерка. У самого Деникина взял. Ну, донесешь?

Вдали прокатилось несколько пушечных выстрелов.

— Кто это, Митька? — спросил Алешка с опаской.

— Наши. Беглым кроют… Ну, мне пора!

Он нагнулся, крепко поцеловал братишку и, повернув его, легонько толкнул в спину.

Когда Алешка, свалив все подарки кучей на стол, выбежал на улицу, чтобы еще раз взглянуть на брата, он увидел только быстро мелькавшие конские ноги и черные крылья развевавшейся бурки.

Вот всадник проскакал в конец улицы, свернул вправо и, широким прыжком махнув через канаву, скрылся за поворотом.

Часть вторая

I

На Петроградских кавалерийских курсах ждали приезда инспекции. Первым эту новость принес еще третьего дня курсант Тюрин. С мальчишески возбужденным лицом он, как бомба, влетел в эскадрон и, споткнувшись на ровном месте, крикнул товарищам:

— Ребята, Забелин к нам едет!

Курсанты, — многие уже спали, — зашевелились. Помещение эскадрона наполнилось гулом и жужжанием голосов.

Курсант Дерпа, человек огромного роста, прозванный Копченым за смуглый цвет кожи, приподнялся на локте и спросил у соседа по койке:

— Это кто ж такой Забелин, милок?

— А ты разве не знаешь, Копченый? — удивился сосед. — В германскую войну дивизией командовал. Он в прошлом году к нам приезжал… Сейчас инспектором.

Дерпа хотел еще что-то спросить у товарища, но тот быстро вскочил с койки и, накинув на плечи одеяло, побежал к Тюрину, который что-то рассказывал обступившим его курсантам.