Калёные тропы

Из-за леса, леса — копий и мечейЕдет сотня казаков-лихачей…

Хор подхватывал:

Е-е-е-ей, говорят —Едет сотня казаков да лихачей!

А в четвертом гармонист, растянув доотказа мехи, грянул лезгинку, да такую разудалую, что двое молодцов, тряхнув широкими рукавами черкесок, пустились лихо отплясывать, стоя на седлах. Пулеметчик с румяным лицом, водрузив на тачанку граммофон, накручивал вальс «Дунайские волны»… Песни, музыка, звуки гармоник и раскаты приветственных криков сливались в один общий гул.

Полки шли бесконечным шумным потоком, которому, казалось, не будет конца. Уже давно величаво проплыл штабной значок четвертой дивизии, а улицы по-прежнему сотрясались от конского топота, грохота батарей и пулеметных тачанок. Сейчас проходила стяжавшая победные лавры в боях под Майкопом бригада комбрига Тюленева. Сам он, с молодым, безусым полным лицом, ехал впереди значка рядом с комиссаром и, видимо, рассказывал ему что-то веселое, потому что комиссар, рыжеватый, средних лет человек, откидываясь назад, громко смеялся.

Миновав городской сад, голова колонны завернула направо.

— Сто-ой!.. Сто-ой!.. — закричали впереди голоса.

Бойцы придерживали лошадей, посматривали вперед, переговаривались:

— Чего стали? Привал?

— Да нет, одиннадцатую дивизию пропускают — звон сбоку зашла.

— Ну, значит, привал. Эй, с гармошкой, давай сюда, начинай!

Бойцы проворно спешивались, пошучивая, разминали затекшие ноги. Гармонист заиграл казачка, и тотчас же залихватский плясун, подхватив шашку и грохоча шпорами, начал выделывать такие выкрутасы, что у остальных загорелись глаза и невольно задергались ноги. И вот уже пустились в пляс целыми взводами, и вскоре, казалось, плясала вся улица. А между рядами с шутками и прибаутками похаживали взводные и эскадронные затейники и балагуры.

— Ребята, гляди, одиннадцатая-то женихами какими! — крикнул пулеметчик с румяным лицом, оставив свой граммофон и выбираясь вперед.

Теперь внимание всех обратилось на 11-ю дивизию, которая, бряцая снаряжением, проходила на-рысях по боковой улице. Всадники все как один были в красных штанах, зеленых английских шинелях и опущенных шлемах, что придавало им богатырский вид. На пиках трепетали багряные язычки флюгеров.

Следом за эскадронами показались поотставшие тачанки. Ездовые, широко раскинув руки, тряхнули вожжами, и четверки белых, как лебеди, лошадей, согнув шеи, распустив по ветру хвосты и играя ногами, подхватили размашистой рысью.

Последним нагонял колонну старый трубач с большим красным носом и опущенными книзу рыжими с густой сединкой усами. По тому, как он, чуть сутулясь, ловко держался в седле, сливаясь своей небольшой костистой фигурой в одно целое с быстро скачущей лошадью, по всей его глубокой небрежно-молодецкой посадке опытному глазу было видно, что этот человек если и не всю жизнь, то добрых три десятка лет ездит в седле.

— Климов! Климов! Трубу потерял! — крикнул из спешенных рядов 4-й дивизии чей-то молодой насмешливый голос.

Трубач гневно пошевелил вислыми усами и коротко буркнул:

— Гляди, сачок, голову не потеряй!

Сильно пришпорив лошадь, он пустился карьером к своему эскадрону.

— Фу, насилу догнал! — проговорил он сиплым с хрипотцой голосом, пристраиваясь к толстому и важному на вид человеку с пышными усами и баками. — Добрейшее утро, Федор Кузьмич!

— Отдежурились, Василий Прокопыч? — спросил лекпом густым басом, важно кивнув головой.

— Да вот только сменился.

— Ну, какие новости в штабе полка?

— Красные офицеры приехали. Три человека.

— Знаю. Вот один у нас едет, — показал Кузьмич в голову эскадрона, где позади Ладыгина ехал Вихров.

Колонна шагом спускалась по пологому склону улицы.

Впереди за кривыми кварталами небольших домиков открывался ипподром с видневшимися на нем квадратами уже выстроенных войск. Народ входил вместе с полками и занимал трибуны. В напоенном солнцем весеннем воздухе разливались протяжные, нараспев, команды. Поднявшийся ветерок трепетал в распущенных знаменах. Народ все прибывал, шумными потоками заливая свободное поле. Подъезжали подводы, груженные бочками с пивом — подарком ростовских рабочих бойцам Конной армии. Мальчишки выискивали места получше и бесстрашно пролезали между ног лошадей.

— А ну, сачки, метись отсюда! — замахиваясь плетью и вращая притворно страшными глазами, крикнул Климов. — Стопчут вас кони, а мы отвечай!

Но исполнить подобный приказ было почти невозможно, потому что начиналась самая интересная часть зрелища. Мальчишки с деланно-равнодушным видом отходили назад, но тут же, переговариваясь и подталкивая друг друга, вновь подступали под самые хвосты лошадей.

Вихрову, стоявшему впереди взвода, хорошо было видно и слышно, как начдив 11-й кавалерийской Морозов, откинувшись в седле, протяжно скомандовал:

— Сми-иррно! Шашки вон, пики в ру-ку! — и отчетливо оборвал: — Товарищи командиры!

Команда, подхваченная на разные голоса полковыми и эскадронными командирами, покатилась вдоль фронта и смолкла.