Калёные тропы

— А я старей тебя на целый год. Да… Я уже два раза замужем была. Первого мужа у меня Краснов убил. Он взводным был. Такой фартовый парень. Кавалерист, одним словом… Потом за другого вышла. Сдуру-то не рассмотрела, что он за человек, и выскочила. Сестра присоветовала. И вот какое дело получилось. Возвращаюсь раз домой, я тогда еще в госпитале работала, раненых отвозила, а соседка говорит: «Твой дома не ночевал». Ну, я, конечно дело, как следывает пошумела на него. Вашему брату нельзя ведь большой воли давать. А он и говорит: «Собирай мои манатки — ухожу». Ну, собрала я ему манатки и говорю: «Смотри, Павлуша, не плюй в колодец — пригодится воды напиться». А он: «Подумаешь! В этот плюнул — другой найду, а нет, так перешагну и еще найду, а потом еще». С тем и ушел. И вот аккурат перед походом письмо прислал. Пишет: «Правильно, Дуся, ты говорила — не плюй в колодец. Не нашел я никого лучше тебя. Нельзя ли мне возворотиться к тебе?» А я ему хоть бы пустой клочок бумаги послала. Фиг, ничего! Ну его к лешему, раз он так поступил…

Дуська замолчала и, подперев кулачком розовую щеку, о чем-то задумалась.

— Конечно, хорошо постоянно при себе мужика иметь, — снова заговорила она. — Все же, как за каменной стеной. И любить человека приятно… Вон их сколько, мальчиков, едет, — кивнула она на колонну, — целый полк, а я их всех люблю. Я все равно как мать для них. А они, мужики, не понимают, каждый со своей любовью лезет…

Дуська вздохнула, словно сказала: «Ох, уж мне эти мужики!»

— Значит, больше замуж не пойдешь? — спросил Вихров.

Дуська бросила на него быстрый взгляд.

— Почему! Пойду, если хорошего человека найду.

Она провела несколько раз по лбу Вихрова теплой мягкой ладонью, а сама подумала: «Господи, господи, если б мне такого мужа!..»

Позади них послышался конский топот. Ровняя свою лошадь с линейкой, к Вихрову подъехала незнакомая девушка. Она перегнулась с седла и, заглядывая в его глаза своими глубокими синими глазами, излучавшими, казалось, необыкновенную ласку, тихо спросила:

— Ну, как вы себя чувствуете?

Это обращение и весь ее какой-то солнечный облик так приятно поразили его, что он в первую минуту не знал, что и ответить, и только с благодарностью смотрел на нее.

— Ну, как, лучше вам? — снова спросила Сашенька.

— Да. Благодарю вас за все, — сказал Вихров.

— За что?

— Вы сами знаете…

Было далеко за полдень. Солнце палило. Полк с музыкой и песнями входил в село. Горячая пыль клубилась под копытами лошадей, поднималась в воздух и тяжелой тучей плыла над улицей. Навстречу стайкой шустрых воробьев, крича на разные голоса и махая руками, неслись босоногие ребятишки.

Подле хат кучками толпился народ. Крестьяне, переговариваясь между собой, с любопытством поглядывали на буденновцев.

Голова полковой колонны завернула на площадь. Впереди послышался громкий голос Панкеева. Ивану Ильичу было видно, как передние остановились и начали спешиваться. Он придержал Мишку и, повернувшись к эскадрону, подал команду:

— Сто-ой!.. Слеза-а-ай!.. Разводи по квартирам!

Бойцы, переговариваясь с высыпавшими на улицу девушками, с шутками и смехом разводили лошадей по дворам.

Харламов спешился, отпустил подпруги и, кликнув Митьку, повел лошадь к одиноко стоявшей хатке под соломенной крышей.

Когда они ввели лошадей во двор, их чуть не сшиб с ног выбежавший из хаты хозяин — немолодой уже человек с заботливо закрученными кверху усами.

— Товарищи! Ах, братцы, мои родненькие! — приговаривал он, то обнимая Харламова, то прихватывая другой рукой Митьку. — Як же я вам радый! Ось довелось побачиться. Я те ж в кавалерии действительную служил.

— Кавалерист, стал быть? — улыбаясь и показывая белые зубы, ярко сверкавшие на черном, покрытом пылью и потом лице, спросил Харламов.

— Лейб-гусарского Павлоградского имени Денис Давыдова полка младший унтер-офицер Евтушенко! — одним духом выпалил хозяин. — Эх, братцы, — продолжал он, — як побачу кавалерию, так аж сердце зайдется. Вот, ей-богу, зараз пишов бы до вас служить, та хозяйка в мене хворая, до лекарни отвиз… Эх, як же це я забалакався, та наиважнейше забув! — вдруг спохватился он. — А ну, проводьте коней.

Хозяин показал, где поставить лошадей, потом принес большую охапку душистого сена и, вытянув из колодца ведро воды, пригласил бойцов помыться с дороги.

— Так вы, братцы-товарищи, располагайтесь, як будто до дому заихалы, — говорил он, поливая из ведра на руки бойцам. — А мене до хозяйки треба. Я до вечера повернусь, а вы почивайте.

На крыльцо вышла черноволосая высокая девушка.

— Олеся, дочка моя, — пояснил хозяин Харламову, который, вытерев лицо суровым, расшитым по краям полотенцем, с любопытством смотрел на девушку. — Доченька, ты цих товарищей привечай. Нагортуй им добренько та ко́ней не забувай.

Пообещав к вечеру обязательно возвратиться домой, хозяин запряг в телегу добрую, сытую лошадь и, прихватив баул «со сниданием для хозяйки», как он пояснил, рысью выехал за ворота, чуть не зацепив колесом Сачкова, который было уже шагнул во двор.