Калёные тропы

— Вот. А конь — животная бессловесная. Сказать не может, но сразу видать — не любить и, презираеть тебя. А сам, поди, думаеть: ну и хреновый кавалерист мой хозяин!

— Ну?

— Ты не нукай, а слухай! — рассердился Сачков. — Я тебя, дурака, навчить хочу. Вот!

— Чем же мне его, взводный, кормить? — недоумевая, спросил Петька.

Сачков пощелкал языком и гневно покачал головой.

— Еще спрашиваешь! Морковки расстарайся. Сечки засыпь с мукой. Сена настоящего достань. Соображать надо! А ты вот полез из-за стола — скорей сало в карман, а нет, чтоб хлеба коню. А конь — первейший твой друг. Другой конь лучше тебя соображаеть, тольки что человечьего языка нет… Я вот действительную службу в пограничниках служил. Так вот был у нас на заставе конь. Костиком звали. Старый служащий. Еле ходил. Два шага пройдеть, на третьем падаеть. Да… И до чего умный был! Вся застава его любила. Ну, приезжаеть новый ротмистр, пошел на конюшню и Костика увидел. «Это што, — говорит, — за шкилет? Отвести одра на живодерню. Даром казенное зерно исть». Ну, повели нашего Костика. Вся застава вышла его провожать, да как крикнут «ура»! А Костик, значит, почувствовал. Как подскочит! Шею выгнул, хвост трубой, а сам галопов галопом! Ну, думаем, сейчас весь рассыплеться. Проскакал он эдак шагов сто, упал и подох. Вот, брат, какой умный конь: помирать, так с музыкой! А ты говоришь… Я вот с новобранства конишку получил. Егоркой звали. Маленький, косматый и кусался. Так я попервам, как он на меня бросился, морду ему побил, а потом начал лаской брать, и так мы с ним подружились, что я ему свою жизнь рассказывал… Вот, Кожин, какие дела. Коня любить и уважать надо, как родного брата…

В ворота сильно постучали, и молодой голос крякнул:

— Ребята! Кто тут есть? Давай живо на митинг! Товарищ Калинин приехал!

Торопливо заправляясь, красноармейцы выскакивали на улицу и бежали в поле. Там уже шевелилась и шумела огромная масса бойцов. Все смотрели туда, где посреди поля развевались у одинокой тачанки красные знамена и была видна статная фигура Буденного. Со всех сторон подбегали и подъезжали верхом новые люди. С гиком примчался пулеметный эскадрон какого-то полка 4-й дивизии. Ездовые, на скаку лихо придержав лошадей, въехали в толпу.

— Тихо, братва! Держи! Народ подавите! — закричали вокруг голоса.

Но ездовые, искусно управляя, все же заехали почти в самую середину толпы.

В поле шевелилось целое море голов в буденовках, фуражках, кубанках и лохматых папахах. Слышались возбужденные голоса: «А где он, Михаил Иванович?» — «Вон с Ворошиловым разговаривает». — «Он, точно он». — «Постарел?» — «Да нет, все такой же».

Калинин приехал в Конную армию во второй раз, и старые бойцы, видевшие его еще на Южном фронте, смотрели на него как на знакомого человека. Каждый хотел еще раз послушать Михаила Ивановича и старался пробраться поближе к нему.

Бесцеремонно расталкивая бойцов, Кузьмич пробивался вперед. Но в середине так тесно сгрудились, что ему пришлось остановиться у пулеметных тачанок.

Он оглянулся. Среди незнакомых бойцов, как сначала показалось ему, он узнал двух красноармейцев 4-й дивизии, с которыми он встречался на базаре в Майкопе. Один из них приветливо кивнул ему головой. Кузьмич важно ответил и стал закуривать трубочку.

— Это кто ж такой есть? — тихо спросил один из бойцов, оглядывая дородную фигуру лекпома.

— С одиннадцатой дивизии. Какой-то начальник, — пояснил знакомый боец.

— Боевой?

— Ужас! Столько порубал белых гадов, что до Москвы не переставишь.

— Ну? Откуда ты знаешь?

— Сам говорил. Он мне знакомый.

— Да… Сразу видать человека.

— Ну и брюхо у него! — сказал другой боец. — Пушкой не прошибешь.

Кузьмич слушал в пол-уха, не показывая виду, что слышит, угрожающе шевелил усами и, тряся толстыми щеками, солидно покашливал..

Впереди произошло движение.

— Тише! Тише! — закричали вокруг.

На тачанке у знамен стоял Ворошилов в фуражке и френче, крепко перехваченном боевыми ремнями.

— Товарищи! — крикнул он, простирая руку вперед. — Сейчас по поручению партии большевиков выступит всероссийский староста Михаил Иванович Калинин.

— Ура! — закричали бойцы.

Крик прокатился по всему полю и замер, перейдя в нестройный рокот и гул.

В простой, выгоревшей добела солдатской гимнастерке и в черном картузике на тачанку поднимался Калинин.

Бойцы увидели знакомое морщинистое лицо с бородкой клинышком и нависшими усами. За стеклами очков в приветливой улыбке светились глаза.

— Товарищи красноармейцы! — заговорил он своим негромким, глуховатым голосом. — Передаю вам привет от нашего вождя и учителя товарища Ленина и от всех трудящихся Советской России…

Новый взрыв голосов потряс воздух. Задние надвинулись и рванулись вперед. Кузьмича закружило и отбросило к самым тачанкам. Его толкали со всех сторон, и ему стоило большого труда удержаться и не упасть под ноги лошадям. Сейчас каждый заботился только о себе. Хватаясь за чужие спины и руки, задние упорно пробивались вперед.

— Что, что он говорит? — спрашивали вокруг голоса. — Тише, ребята! Дайте послушать!