Калёные тропы

— Говорит: вся надежда только на нас, на Конную армию, — весело сказал высокий боец в рыжей кубанке. — Ну и…

Дальнейшего Кузьмич не услышал.

Громкий крик прорвал вдруг наступившую тишину:

— Ероплан!..

Из курчавых облаков хищно скользил вниз самолет.

— Бросил! Бросил! — пронесся чей-то отчаянный вопль.

Толпа заволновалась и кинулась в стороны.

Ахнул оглушительный взрыв.

Кузьмич, пыхтя, полез под тачанку. Там уже кто-то сидел. Приглядевшись, он узнал Сидоркина.

— Бьет, гад! — сказал Сидоркин, не глядя на него.

Высоко в небе слышалось частое щелканье выстрелов. Самолет открыл пулеметный огонь. В стороне воздух рвали короткие залпы. Кузьмич выглянул из-за колеса. Михаил Иванович как ни в чем не бывало стоял на тачанке и, прищурившись, посматривал по сторонам. Вокруг него тесно сгрудились бойцы.

Устыдившись минутной слабости и боясь потерять взятый раз навсегда самоуверенный вид, лекпом полез спиной из-под тачанки.

— Федор Кузьмич, что это вы рачком ходите? — послышался над ним спокойный насмешливый голос.

Лекпом оглянулся и увидел Климова.

— Трубку обронил, никак не найду, — сказал он, выпрямляясь.

— Так она у вас в руке, — показал Климов.

Кузьмич сплюнул с досады:

— Тьфу! Чорт ее забодай! А я-то ищу… Ну, ладно, молчок, Василий Прокопыч.

— Могила, Федор Кузьмич…

Самолет, описав круг над полем, стал набирать высоту и, провожаемый ружейными залпами, вскоре исчез в облаках.

— Нет, ты только погляди, Ковальчук, какой боевой Михаил Иванович-то, а? — говорил пожилой боец товарищу с седыми усами. — Ведь на что я бывалый, а и то у меня волос на голове шишом встал. Мне еще не приходилось с этими, с еропланами-то. А он хоть бы что! Стоит себе — и ладно. Я как увидел, так у меня все в смятенье чувств пришло. Приехал к нам такой человек, а я заместо того, чтоб его уберечь, в кусты кинулся. Ай, нехорошо!.. Ну, скажи, так совестно стало, выразить не могу. Вот, брат, какие они, наши вожди.

— А ему под пулями не впервой, — сказал Ковальчук. — Ребята сказывали, он в революцию в Питере бригадой командовал.

— Ну? Кто говорил?

— Не то Мингалев, не то Бобкин. Не помню…

Разговаривая так, они проталкивались через толпу и выбрались к тачанке как раз в ту минуту, когда Михаил Иванович вручал полкам боевые знамена.

Гремел оркестр. По всему полю перекатывались громкие крики «ура».

Вручив знамена, Калинин стал спускаться с тачанки. Десятки рук потянулись к нему и, подхватив, бережно поставили на землю. Бойцы тесно обступили его.

— Тише, товарищи! Осторожно! Не задавите Михаила Ивановича, — улыбаясь, говорил Ворошилов.

— Да нет, мы что, мы осторожно. Нам бы только вопросик задать… Михаил Иванович, скажите, какое у нас в тылу положение? Верно говорят, голод-то ликвидировали, а по продразверстке облегчение будет? — спрашивали красноармейцы.

Калинин, сняв очки и протирая их платком, прищуренными глазами добродушно смотрел на бойцов. Выждав, пока наступила относительная тишина, он начал обстоятельно отвечать на вопросы.

Бойцы внимательно слушали, переглядывались и в знак одобрения покачивали головами.

— Михаил Иванович, а верно говорят, поляки не хотят с нами воевать? — спросил высокий красноармеец в папахе.

— Смотря какие поляки, товарищ, — сказал Калинин, внимательно посмотрев на него. — У нас есть сведенья о выступлениях польских рабочих против войны с Советской Россией, но… — он поднял вверх указательный палец, — но ни в коем случае нельзя надеяться на легкость этой войны. Нам придется встретиться с крайне стойким и упорным противником.

— Ничего, Михаил Иванович, Деникина разбили и панов достигнем, — уверенно произнес боец в буденовке.

— Товарищ Ленин очень надеется на Конную армию, — сказал Калинин.

— Надеется? Да уж что и говорить, одно слово — Конная армия! — весело заговорили бойцы. — Вы, Михаил Иванович, так и передайте товарищу Ленину, что мы, мол, не подкачаем, а вдарим так, что паны и сами забудут и другим закажут дорогу до нашей стороны.

— Факт!

— Ясно!

— Зря говорить не будем!

— Ребята! А ну, качнем Михаила Ивановича!..

II

В большой, хорошо обставленной комнате с приспущенными шторами на окнах находились два человека. Один из них, пожилой, в генеральских погонах, сидел за столом, устало откинувшись на спинку кресла и положив худые руки на папку с бумагами. Тонкий солнечный луч, пробиваясь в окно, лежал на его крупном лице и, сбегая вниз, искрился на толстых жгутах пропущенного из-под плеча аксельбанта. Другой, моложавый полковник, тихо позванивая шпорами, ходил по мягкому ковру. Из соседней комнаты доносилось прерывистое пощелкивание телеграфного аппарата.

— Она приближается широким фронтом, примерно в сорок-пятьдесят километров, — говорил полковник вполголоса. — Это свидетельствует о намерении нащупать наш фронт, с тем чтобы немедленно развить главными силами успех, одержанный какой-либо из дивизий первой линии.

— Успех! — генерал усмехнулся, от его коротких усов скользнули в углы рта морщинки. — Следовательно, полковник, вы полагаете, что большевики смогут одерживать успехи?

Полковник круто остановился у стола.