— Факт! — пыхнув трубочкой, согласился Кузьмич. Он с покровительственным видом взглянул на приятеля. — Куда способнее образованному человеку. Вот, скажем, я, Василий Прокопыч, не поступи на действительной по медицинской части, ну и был бы пень пнем. А теперь все науки прошел и с каждым доктором свободно могу себя чувствовать, а другому, факт, и очко дам.
— Хорошая ваша наука, Федор Кузьмич, — сказал трубач.
— Медицинская наука всем наукам наука. Одним словом, тенденция, — веско заметил лекпом.
— Конечно дело, — поспешил согласиться Климов. — Ребры человеку вынать или там чего другое — это ведь не раз плюнуть.
— Вот я и говорю с точки зрения.
— Да…
— Василий Прокопыч, глядите, что это там за город виднеется? — показал лекпом перед собой, где вдали под пологим склоном поля сияли в солнечном мареве золотистые купола колоколен.
— А пес его знает… Стойте-ка, я сейчас у Вихрова спытаю.
Трубач выехал из строя, съездил в голову колонны и вскоре возвратился обратно.
— Узнали? — поинтересовался лекпом.
— Узнал, Федор Кузьмич. Умань это. Вихров говорит, здесь нам дневка.
— Умань? А-а… — Кузьмич покачал головой. — Значит, приехали. Факт!
Вдали прокатился густой вибрирующий звук.
Лошади вскинули головы, запряли ушами.
Кузьмич встревоженно взглянул на приятеля.
— Слышите, Василий Прокопыч? — спросил он, помолчав.
— Тяжелая бьет. Видать, фронт близко, — спокойно ответил трубач.
Голова колонны втянулась в пригороды и остановилась. Видно было, как передние всадники начали спешиваться и разводить лошадей по дворам.
Петька привязал своего мышастого конька к телеге под поветью, нагнувшись, набрал лежавшей на жердях сенной трухи и кинул ее в телегу.
Мышастый конек зло прижал уши и опустил вздрагивающую нижнюю губу с длинными жесткими волосками, вкладывая в это движение все свое неуважение к незадачливому хозяину.
— Лопай! — сказал Петька.
Конек презрительно фыркнул и отшвырнул мордой сено.
— Ну, значит, сыт, коли не хочешь, — заключил Петька, направляясь к хате.
Ни в черной комнате, ни в горнице никого не было. Петька огляделся и вздрогнул от неожиданности. За дверью среди других вещей висели синие галифе. У него захватило дыхание. Он прошелся мимо брюк, примеряясь, и, не в силах превозмочь искушения, потрогал их руками. «Эх, ну и сукнецо! Кавалерийские! Да… Было б это у Махно, то раз, два — и ваших нет…» Но новое положение обязывало, и он, покрутив носом и стараясь не глядеть на брюки, отошел к окну.
В сенях послышались шаги. В хату вошла с озабоченным видом невысокая средних лет женщина в беленьком, аккуратно повязанном под подбородком платочке.
— Здравствуйте, хозяюшка, — вежливо поздоровался Петька. — Вот в гости к вам заехали.
— Здравствуй, здравствуй, сынок! Я и то бачу — конь во дворе. — Она внимательно посмотрела на Петьку. — Поди, исты хочешь, сынок?
— Не смею отказаться, мамаша, — сказал Петька, присаживаясь на лавку.
Хозяйка поставила на стол сало, крынку молока и нарезала хлеба.
— Ишь, ишь, коханый, — ласково сказала она. — У мене тоже вот сынок второй год на службе. Може, и его хто покорме. Долго вы в нас простоите?
— А что?
— Да мне пидти треба, а хату некому поберегти.
— Иди, иди, мамаша. Я побуду… Только вот брюки бы ты убрала.
— На шо?
— Ну, мало ли кто зайдет. Унести могут.
— Шо ты, голубчик! Христос с тобой! В нас такого сроду не бывало.
— Мало ли чего не бывало. Время военное. Галифе — эти тоже военные. Так что все может случиться. Ты все же, мамаша, убери их от греха.
Хозяйка недоуменно посмотрела на Петьку, сняла с гвоздя брюки, свернула их и унесла в горницу запереть под замок.
Петька облегченно вздохнул.
В приоткрывшейся двери показался Сачков. Он глянул по сторонам и, потянув носом, спросил:
— Ну, как, Кожин, квартира?
— Квартира что надо и колодец во дворе, — бойко сказал Петька.
— А почему один стал?
— Я, товарищ взводный, как раз с левого фланга шел. Вот и остался последним.
— Перейдешь ко мне на квартиру, — помолчав, сказал Сачков.
— Хозяйка просила хату постеречь.
— Тебя просила? Гм… Скажитя, пожалуйста! Так ты, значит, сторожем?
— Около того.
— Ну, в таком случае я сам до тебя перейду. Вместе сторожить веселее… Ты, Кожин, вот чего мне скажи: почему у тебя конь худой?
— Не ест, товарищ взводный. Всё уши поджимает. Может, больной?
— Больной? А ну, пойдем посмотрим.
Петька вылез из-за стола, прихватив с собой остатки сала.
Они вышли во двор.
Петькин конек, понурив голову и распустив губы, стоял у телеги.
— Тебе, Кожин, приходилось за конями ходить? — спросил Сачков.
— Да вроде не приходилось, товарищ взводный. Я ведь городской житель.
— Та-ак… А чем ты кормишь ее?
— Известно чем — сеном. Ну, овес, когда бывает, тоже даю.
— Понятно, — Сачков покачал головой.
— А что понятно-то, товарищ взводный?
— Слухай сюда. Вот, скажем, поступил бы ты к хозяину работать, а он бы тебя одной картошкой кормил.
— Ну?
— Так ты бы не только уши поджал, а обложил бы его и туда, и сюда, и обратно. А? Правильно я говорю?
— Все может быть.