Каллокаин

Мне все это казалось бессмысленной игрой слов, но тем не менее я был впечатлен. Возможно, меня потрясла сила ее глубокого голоса. Не исключено, что он напомнил мне голос Линды, такой же глубокий и сильный, особенно когда она не была уставшей. Я вдруг подумал – что, если бы передо мной сейчас сидела и говорила этим располагающе уверенным и проникновенным голосом не чужая женщина, а Линда… Как бы то ни было, я надолго запомнил услышанное, а иногда даже повторял про себя отдельные слова, считая, что они в некотором роде красивы своей бессмысленностью. И только много-много позднее я начал различать в них проблески смысла. Некий импульс они давали мне уже тогда, у меня впервые возникло смутное представление, что кроется за их «мы»: они умели распознавать друг друга, у них был круг посвященных, но не было организации, внешних отличительных признаков и, судя по всему, не было ни основополагающего учения, ни догм.

Когда мы ее отпустили, я сказал Риссену:

– Я кое-что уловил. Мы, видимо, неверно истолковали слова о «духе». Здесь может подразумеваться и внутренняя форма, отношение к жизни. Или вы полагаете, это слишком рафинированное определение для этих безумцев?

Он посмотрел на меня так, что я испугался. Очевидно, Риссен понял меня, но дело было в другом. На него тоже повлиял ее сильный и теплый голос. Я понял, что он еще более восприимчив, чем я. И что уже один его взгляд и его молчание уводят меня в направлении, куда мне запрещает идти моя честь, моя преданность долгу. Он каким-то образом увяз в этой безумной сети, и даже я на миг почувствовал ее мощную сладостную притягательность.

А ведь первый сегодняшний юноша говорил о Риссене, что он тоже мог принадлежать к ним – к сумасшедшим из этой тайной секты. Отныне я был уверен, что мы глубоко враждебны друг другу.

Явился последний на сегодня задержанный, пожилой мужчина с внешностью интеллигента, и я испугался – кто знает, вдруг он обладает такой же силой внушения, как и недавняя женщина, – но рассчитывал узнать от него что-то важное. Кто, если не он, может иметь представление об их центральной структуре. Если повезет, мы найдем неопровержимые доказательства, и вся эта безумная секта будет осуждена и этапирована к облегчению и спасению и для меня, и для многих других. Но едва мы успели посадить его в кресло, зазвонил внутренний телефон и нас с Риссеном срочно вызывали к Муили, генеральному директору лаборатории.

Глава восьмая

Приемная Муили располагалась не в нашей лаборатории, но необходимости выходить на поверхность не было: три лестничных пролета вниз привели нас в здание, где размещалась администрация, там мы предъявили идентификационные удостоверения, секретарь позвонил по телефону и убедился, что нас ждут, после чего нас проводили далее. Через двадцать минут мы предстали пред Муили. Это был очень худой, болезненного вида мужчина с седыми волосами стального оттенка. На нас он едва взглянул. Говорил тихо, как будто у него не было сил, но не допускающим возражений тоном. Этот человек умел слышать только ответы на поставленные вопросы и ничего другого.

– Бойцы Эдо Риссен и Лео Калль, – произнес он, – вас призывают на службу в другое место. Работу, которую вы проводите в настоящее время, необходимо свернуть. Через час за вами прибудет полицейский патруль, который сопроводит вас в пункт отправления. Временное освобождение от военно-полицейского дежурства оформлено. Понятно?

– Да, босс, – одновременно ответили мы с Риссеном.

Мы молча вернулись в лабораторию, чтобы убрать за собой, принять душ и переодеться в униформу для досуга. Небольшие чемоданы и емкости с каллокаином были готовы, как и приказывал Каррек. В назначенный час явились двое неразговорчивых полицейских и сопроводили нас на метро до нужного места.

Мое восхищение Карреком стало еще сильнее. Марш-бросок! Уехал меньше суток назад и уже добился поставленных целей. Судя по всему, этот человек обладает реальной властью, и не только в Химиогороде № 4.

После метро нас доставили к следующей цели – в авиаангар. Каждой клеткой своего тела я предвкушал приключение. Как далеко мы полетим? В столицу? Я никогда не покидал Химиогород № 4, и меня охватило сильнейшее волнение.