Каллокаин

– Если что, я, разумеется, все устрою. Но если у меня ничего не получится, то будет, как будет. Я ничего не обещаю. Чем вы намерены заниматься в ближайшие дни?

– Проводить все новые и новые эксперименты.

– Есть какие-то препятствия для того, чтобы вы сразу начали распутывать это клубок? Я имею в виду то, что мы узнали от последнего подопытного. Используйте этих людей вместо Службы Добровольного Самопожертвования, начните прорабатывать тех, чьи имена он назвал, подробно записывайте все, что будет обнаружено, и ждите дальнейших указаний. Это возможно?

Риссен задумался.

– В уставе лаборатории соответствующие указания отсутствуют.

В ответ прозвучал высокий, неописуемо издевательский смех.

– Мы не должны быть бюрократами, – сказал шеф полиции. – Полагаю, приказ генерального директора лаборатории – это ведь Муили, верно? – освободит вас от строгого следования уставу. Я направляюсь к Муили немедленно. Далее вам следует сообщить все имена полиции. Возможно, речь идет о благополучии Мирового Государства, а вы спрашиваете о предписаниях устава!

Он ушел, мы переглянулись. Подозреваю, что я выглядел как восторженный победитель. Такому человеку, как Каррек, можно смело доверить собственную судьбу. Он воплощение воли, для него не существует трудностей.

Риссен недовольно повел бровью.

– Нас сделают подразделением полиции, – произнес он. – Прощай, наука.

Во мне словно что-то оборвалось. Я любил науку, и мне будет не хватать ее, если меня лишат возможности заниматься исследованиями. «Но Риссен пессимист по натуре», – успокаивал я себя. Лично я видел перед собой только лестницу, а первый и главный вопрос заключался в том, ведет ли она вверх. Остальное покажет время.

Через час мы действительно получили приказ от руководителя лаборатории перестроить работу согласно направлению, указанному шефом полиции. Полицейское управление уже было введено в курс дела, нам следовало лишь сообщать имена тех, кого следовало арестовать, и все названные лица должны были поступить в наше распоряжение в течение суток.

Первым доставили молодого человека, который совсем недавно выпустился из молодежного лагеря. Ко взрослой жизни, в которой он пока не нашел себе места, юноша относился с забавной смесью неуверенности и агрессивного высокомерия. Под действием каллокаина его самомнение разрослось до комических, с точки зрения взрослого, размеров, и он развлек нас непродуманными и туманными планами на будущее, параллельно отметив, что его глубоко тревожат окружающие люди. Они хотят причинить ему зло, утверждал он… Да, с учетом осложнений последнего случая, я предложил, чтобы подопытные рассказывали о себе как можно больше, однако переизбыток этой постподростковой психологии вряд ли доставил бы Карреку хоть какую-то радость, так что в итоге нам все равно пришлось перейти к допросу. Я велел ему ответить, знаком ли он с предыдущим заключенным.

– Да. Мы вместе работаем.

– Вне работы вы с ним когда-либо встречались?

– Да. Он пригласил меня на одно мероприятие…

– В районе RQ? Две недели назад в среду? – Молодой человек начал хихикать и явно заинтересовался.

– Да. Странное мероприятие. Но они мне понравились. В каком-то смысле мне они понравились…

– Расскажите все, что вы помните!

– Да, конечно. Там было так странно. Я вошел, а там одни незнакомые люди. Но это как раз не странно. Если ты жертвуешь своим свободным вечером ради общественной жизни, это значит, что там будут обсуждения по работе или будет какой-то праздник, или все будут составлять какое-нибудь обращение к властям и так далее, то есть ты не можешь знать всех, кого пригласили. Но там было по-другому! Они вообще ничего не обсуждали. Они сидели и просто разговаривали обо всем подряд, а еще они просто молчали. Когда они молчали, мне становилось жутко. И, кстати, как они здоровались! Они брали друг друга за руки. Это же глупо! Негигиенично и так интимно, что прямо стыдно. Прикасаться к чужому телу вот так намеренно! Они говорили, что это древнее приветствие, что они его возродили, но, если я не хочу, я могу этого не делать, никто никого не заставляет. В начале я их боялся. Нет ничего омерзительнее, чем сидеть и молчать. Кажется, что они видят тебя насквозь. Как будто ты голый или того хуже. В духовном смысле голый. Особенно, когда рядом старшие, потому что они научились видеть насквозь, и говорят они, кстати, так же: спрашивают о том, что на поверхности, а сами следят за тем, что под ней. Знаю, что это такое, со мной такое уже случалось, я говорил о том, что на поверхности, но не под ней, а потом я всегда радовался, как будто избежал опасности. Но у них там так не получалось. Меня бы там раскусили. Когда они говорили, они говорили тихо, и казалось, в это время ни о чем другом не думали. А вообще мне больше нравится, когда говорят громко, так привлекается внимание других, ты громко говоришь, а твои мысли текут в другом направлении. Все были такие странные, но в конце мне казалось, что там хорошо, и они начали мне нравиться. Там было в каком-то смысле спокойно.