Каллокаин

Все это было не особенно информативным. Юнец – явный новичок и в секреты движения пока не посвящен. Но я на всякий случай спросил:

– Как вам кажется, у этой группы был руководитель? Или какие-либо знаки различия?

– Я так понял, что нет. И никто ни о чем таком мне не рассказывал.

– Чем вы там, собственно, занимались? Вы обсуждали что-то сделанное или строили планы на будущее?

– Я ничего не знаю. Я, конечно же, ушел раньше вместе с парой человек, думаю, они тоже были там в первый раз. Что там потом было, мне неизвестно. Но когда мы уходили, кто-то сказал: при встрече в мире мы друг друга узнаем… Не знаю, как это объяснить, но это и вправду звучало очень торжественно, и мне действительно казалось, что я смог бы их узнать… не только тех, кого я там видел, а любого, кто к ним принадлежит. В них есть что-то особенное, это нельзя описать. Когда я вошел в эту комнату, я сразу понял, что вы (он кивнул в мою сторону) не имеете к ним никакого отношения. Но в вас (он рассеянно посмотрел на Риссена) я не уверен. Возможно, вы один из них, а возможно, нет. Я знаю только то, что с ними мне было спокойнее, чем с другими. Там у меня не было такого сильного предчувствия, что мне хотят причинить зло.

Я строго посмотрел на Риссена. Степень его изумления явно говорила в пользу его невиновности, если под виновностью понимать участие в тайных собраниях, которые описал юноша. И все же было в нем нечто неуловимое. Билась в нем некая жилка асоциальности, роднившая его со слепыми кротами-лазутчиками.

Очнувшись, юноша начал раскаиваться сильнее, чем того требовали его безобидные признания. Насколько я понял, совесть мучила его не из-за собственно странной встречи, а из-за его личных признаний, которые вызывали у нас только зевоту и желание их прервать.

– Мне кажется, я должен взять назад часть своих слов, – сказал он, переминаясь с ноги на ногу. – Я сказал, что не уверен в других, но на самом деле это неправда. Мне просто интересно, что они обо мне думают. Я не имел в виду, что все обязательно желают мне зла. И все, что я говорил про то, кем хочу стать и чем хочу заниматься, это же просто фантазии, там нет ни капли правды. И, кстати, я преувеличивал, когда говорил, что с этими странными людьми мне лучше, чем с обычными. Я тут подумал, что лучше мне все-таки с обычными…

– Мы в этом тоже уверены, – дружелюбно произнес Риссен. – В будущем вам, разумеется, следует держаться обычных людей. У нас есть сильное подозрение, что на встрече, куда вы так неожиданно попали, присутствовали враждебные Государству элементы. Пока вы со всей очевидностью избежали заражения, но будьте начеку! Вы можете не заметить, как попадете в их сети.

За дверью скрылся крайне напуганный юноша.

Не знаю, какой чудовищный план мы, собственно, рассчитывали раскрыть, обработав и отправив домой этого юношу и других участников собрания. Но когда этот план выковывался, кто-то должен был находиться рядом. Основательно и методично мы расспросили четверых оставшихся и тщательнейшим образом запротоколировали их показания, однако более или менее четкое представление о тайной лиге сложилось у нас нескоро. Нам не раз пришлось переглядываться и качать головой. Неужели мы имеем дело с собранием сумасшедших? Ничего более фантастического я раньше не слышал. Мы хотели в первую очередь раскопать информацию о самой организации – имена руководителей, структуру. Однако все подопытные утверждали, что ни боссов, ни организации нет. Нижним звеньям тайных обществ часто неизвестны главные секреты; их знания ограничены именами двух-трех других членов, таких же незначительных, как они сами. Мы сделали вывод, что нам достались именно такие участники. И тем не менее у нас наверняка будет возможность через кого-либо из них выйти на новый уровень, где знают больше. Нужно просто продолжать работу.

Что происходит после того, как помещение покидают новички? Одна подопытная дала поразительное описание.

– Потом вытаскивают нож, – сказала она. – Один из нас передает его другому, а сам ложится в кровать и притворяется, что спит.

– А дальше что?

– А дальше ничего. Если кто-то хочет и есть место, он тоже может притвориться спящим. Можно сесть на пол и прислониться головой к краю кровати или к столу, или еще к чему-нибудь.

Боюсь, мне не удалось подавить смешок. Картина, если ее представить, была уморительна. Некто с серьезным видом сидит со столовым ножом в руках (нож, разумеется, столовый, его проще всего достать, если забыть положить на поднос судомойки), окруженный столь же серьезной компанией. Кто-то разлегся на кровати, сложив руки на животе и зажмурив глаза, возможно, даже пытается храпеть. Остальные один за другим берут по подушке и располагаются где-нибудь поблизости, неудобно прислонившись к чему-нибудь головой, укладываются, как поленца в штабель. Кто-то сползает вниз, садится у кровати, вытягивает ноги, упирается затылком в деревянный каркас, зевает… И мертвая тишина вокруг.

Даже Риссен не смог сдержать улыбки.

– А какой во всем этом смысл? – спросил он.