Каллокаин

– За это можно осудить кого угодно, – произнес он слегка раздраженно – и вдруг замер, пораженный, как казалось, смыслом собственных слов.

– За это можно осудить кого угодно, – повторил он, но на сей раз бесконечно медленно, тихо и мягко. – Возможно, вы не так уж не правы, и если присмотреться… если ко всему… присмотреться…

– Но, босс, если вы сами говорите, – в ужасе вскричал Риссен, – что кто угодно!..

Но Каррек и его не слышал. Он продолжил мерить помещение широкими шагами, странно наклонив вперед монголоидной формы голову и прикрыв глаза.

Мне отчаянно хотелось что-нибудь для него сделать, и, преодолев стыд, я рассказал о выговоре, полученном от Седьмого Бюро Министерства Пропаганды. Что наконец его увлекло.

– Седьмое Бюро Министерства Пропаганды, говорите? – переспросил он задумчиво. – Интересно. Весьма интересно.

Довольно долго единственным различимым звуком был скрип его подошв, дополняемый отдаленным гулом метро и приглушенными отголосками разговоров в соседних комнатах. В конце концов Каррек уперся рукой в стену, закрыл глаза и медленно, как будто взвешивая каждое слово, произнес:

– Буду предельно откровенным. В нашей власти добиться принятия закона о преступном мышлении, при условии достаточной поддержки со стороны Седьмого Бюро.

Не думаю, что в тот момент у меня в душе нашлось бы место для чего-то, кроме готовности служить, но, возможно, и я попал в зону вращения маховика, запущенного великими мечтами, планами и идеями Каррека, о которых я ничего не знал. Во всяком случае, от его дальнейших слов у меня перехватило дыхание.

– Я отправлю одного из вас, желательно того, кто умеет говорить убедительно, в Седьмое Бюро. Сам я в силу некоторых причин пойти туда не могу… Боец Калль, вы способны правильно излагать мысли? Впрочем, мне лучше спросить об этом вашего босса. Он умеет?

Поколебавшись, Риссен ответил почти нехотя:

– Да, он делает это блестяще.

Я впервые почувствовал откровенную неприязнь со стороны Риссена.

– Тогда разрешите поговорить с вами наедине, боец Калль, – сказал Каррек.

Мы переместились в мою кабину. Каррек бесцеремонно закрыл подушкой полицейское око и рассмеялся, заметив мое удивление.

– Я шеф полиции, и я уверен в реакции Туарега, если это вдруг вскроется, что само по себе маловероятно…

Я не мог сдержать восхищения самой его дерзостью, но меня в некоей мере встревожил тот факт, что он ориентирован на личные связи, а не на принципы.

– Итак, – заговорил он, – вам нужно найти тему для разговора с Лаврис из Седьмого Бюро. Я бы предложил начать с этого выговора и каким-то образом связать его с вашим открытием. После чего мимоходом – заметьте, обязательно мимоходом, поскольку вопросы законодательства в компетенцию Седьмого Бюро, по сути, не входят – рассказать о значении вашего изобретения в связи с новым законом, этим самым законом, нашем с вами… Я должен прояснить: Лаврис имеет влияние на министра юстиции Тайо…

– Но разве не практичнее обратиться напрямую к министру юстиции Тайо?

– Напротив, это крайне непрактично. Даже если у вас есть определенное, убедительное и настоящее дело, не имеющее отношения к этому законопроекту, к министру вы попадете не раньше, чем через несколько недель, а так долго держать вас вне Химиогорода № 4 мы не можем. С одним лишь законопроектом вы, скорее всего, не попадете к нему вообще; вам скажут, кто вы такой, чтобы предлагать законы? Индивид подчиняется законам, а не устанавливает их. А вот если этим вопросом займется Лаврис… Но ее нужно заинтересовать. Как вы думаете, вам это удастся?

– В крайнем случае, я потерплю неудачу. Я же ничем не рискую.

В душе я был уверен, что у меня получится; именно с такой задачей мне помогут справиться мои лучшие качества. Каррек смотрел на меня, прищурив глаза, и, должно быть, тоже это понимал.

– Тогда идите, – сказал он. – Лицензия будет готова завтра, рекомендациями я вас обеспечу. А сейчас вам разрешается вернуться к работе.

Глава десятая

Нам пришлось ждать Туарега. Если ты привык, что каждая минута дня и ночи на счету, подобная пустота воспринимается мучительно, однако все проходит, в том числе и худшее – министр полиции в конце концов появился, и мы продемонстрировали ему возможности каллокаина. В начале при виде согнутого локтя сидящего в кресле небритого преступника у меня неожиданно задрожала рука. В мой затылок упирался острый медвежий взгляд Туарега, и казалось, что укол делают мне. Но я справился с волнением, и все прошло как должно. После ряда непристойных признаний, от которых сочный рот министра полиции растянулся в улыбке, что слегка разрядило атмосферу, подопытный признался не только в краже со взломом, в которой его – бездоказательно на тот момент – обвиняли, но и в нескольких других правонарушениях, совершенных им единолично или с подельниками, имена которых, равно как и детали преступлений он сообщил, не моргнув глазом. Ноздри Туарега удовлетворенно трепетали.