Камо

Камо любил музыку и охотно слушал мое незатейливое исполнение пьес из произведений Баха, Шумана, Шопена и Грига. У нас несколько раз в зиму бывали музыкальные вечера, где исполнителями классической камерной музыки были солидные артисты. После одного из таких вечеров Камо высказал суждение, которое в устах человека, не искушенного в музыке, приятно поразило меня. «Ты знаешь, — сказал он мне, — траурный марш Бетховена мне кажется более значительным и глубоким, чем траурный марш Шопена».

…Обаятельная личность Камо и его общительность были причиной того, что у нас собиралось много народу. У нас бывали Леонид и Борис Красины, Александр Александрович Богданов с женой, Анатолий Васильевич Луначарский, Максим Максимович Литвинов. Очаровал всех своей прелестной улыбкой Сергей Миронович Киров. Часто появлялись кавказские товарищи Камо. Останавливалась у нас Мария Федоровна Андреева, наезжавшая по делам из Петрограда в Москву. Приходил к нам и Алексей Максимович Горький. В первый же приход он вспомнил, что в 1905 году жил в этой самой квартире у артиста В. И. Качалова и охраняли его, Горького, молодые грузины-боевики из дружины актера тифлисской драмы Васо Арабидзе.

Как сейчас вижу взгляд больших, выразительных глаз Камо, обращенных с любовью и восхищением на великого русского писателя. Со своей стороны, и Алексей Максимович как-то особенно чутко и бережно относился к нему. Они вели длинные беседы о прошлом и настоящем.

В годы моей совместной жизни с Камо он неоднократно посещал Владимира Ильича, Надежду Константиновну и Марию Ильиничну, относившихся к нему с неизменной симпатией. Однажды Владимир Ильич и самолично побывал у нас…»

Около девяти часов вечера в среду, двадцать седьмого октября 1920 года, Камо из Кремля звонит Софье Васильевне:

— У нас сейчас будет гость. Фамилии назвать не могу. Понимаешь, да?

Вскоре к дому номер четыре на Воздвиженке[56] подходят Ленин, Горький, Камо, Андреева, Богданов, Ладыжников, Буренин, Игнатьев[57]. Все они смотрели в Свердловском зале Кремля кинофильм о гидроторфе Шатуры, новшестве, изобретенном инженером Классоном.

Алексей Максимович уверенно протягивает руку в сторону третьего подъезда:

— Сюда! На второй этаж.

У всех отличное настроение, потребность вспомнить пережитое, былое, посмеяться. Без успеха взывает хозяйка: самовар заждался! А Владимир Ильич в ответ: дайте Алексею Максимовичу выговориться, а то не напишет, пока не проверит на нас!

— Вот здесь обитали у нас синицы, — поясняет Горький. — Преотличнейший хор! Московка, хохлатка, лазоревка, красноголовый королек, усатая…

— А теперь я здесь живу — в «птицевой», — с напускной печалью констатирует Камо.

Разговор снова возвращается к увиденному на экране Свердловского зала. К изобретению Классона.

— Каков Классов! — с восхищением говорит Ленин. — Решил победить топливный голод.

Владимир Ильич сетует на отсутствие Классона, душевно рассказывает о первой встрече с ним четверть века назад. Вскользь упоминает, что в 1894 году на масленицу ради конспирации на квартире Классона была устроена вечеринка с блинами. На ней Владимир Ильич познакомился с Надеждой Константиновной.

— А мы, — виновато замечает Камо, — и без конспирации не сумели приготовить блинов…

Свое «упущение» Камо исправляет в декабре. «В эти трудные, холодные и голодные дни, — рассказывает Анастас Микоян, — Камо решил порадовать старых друзей и повкуснее угостить их. С давних пор Камо знал, какие вкусные кавказские блюда умела готовить вдова Степана Шаумяна — Екатерина Сергеевна. Он пришел к ней и сказал: «Если я достану все, что нужно, вы приготовите хороший плов и ваши тающие во рту слоеные пирожки?» Екатерина Сергеевна, конечно, сразу согласилась, но с недоумением спросила: «Камо, где же Ты достанешь продукты?»

Не знаю, где и как, но Камо раздобыл рис, мясо, масло, муку. У друзей, только что приехавших из-за границы, он достал две бутылки французского коньяка. И вот в назначенный день, взяв машину у Авеля Енукидзе, Камо стал свозить гостей к Екатерине Сергеевне. Сначала он привез Горького и Луначарского, потом Миха Цхакая, Филиппа Махарадзе и Сергея Аллилуева. Затем приехал и Енукидзе. Пока Камо собирал гостей, Алексей Максимович и Анатолий Васильевич оживленно беседовали. Горький неторопливо, обстоятельно, со своим глуховатым, характерным волжским оканьем говорил о молодых писателях и внимательно прислушивался к рассказам Луначарского о литературных делах…

Я в разговоре не участвовал, пока ко мне не обратился Горький с вопросом:

— Вы, кажется, недавно с Кавказа? Что там делается в литературной жизни?

Откровенно говоря, я смутился, так как ничего не мог ему ответить — мне тогда не приходилось сталкиваться с литераторами. Выручил Лев Шаумян, который рассказал о Василии Каменском, Сергее Городецком, Рюрике Ивневе — с ними он недавно встречался в Тифлисе, где еще господствовали меньшевики. Шаумян говорил, что эти поэты выступают с лекциями, читают свои произведения, настроены просоветски, ведут себя мужественно.