Камыши

— А вы чего же сразу не сказали, что вам вяленая нужна, а не свежая? — осторожно тронул меня за рукав стоявший у мотоцикла старик, днем рассказывавший мне о своей внучке, уехавшей в Симферополь. Я только сейчас узнал его. — Я бы вам и тараньки, и рыбца нашел, — добавил он мирно. — Недорого бы отдал по случаю.

Симохин сидел, сунув ноги под табурет, поджав губы, покачиваясь из стороны в сторону, безнадежно уставясь куда-то в завешенное газетами окно. Я заметил, что он стал вдруг похожим на свой портрет, висевший прямо у него за спиной. Кепка уже была на голове, скулы играли, лицо из углов. Портрет, значит, не выдуман. Нет, конечно, принесенный сюда, начиненный рыбцами мой рюкзак — это была не его работа. А чья? Чья?

— Мировая проблема, Роберт Иванович! Пленум собирать надо! — раскручивался Кириллов. — Ничейный рыбец нашелся! Во жизнь пошла. И прав никаких не надо. — Язык у него уже заплетался. — Без баранки можно!

Я перестал слушать его. Еще полчаса назад все было так просто: я знал, что завтра вернусь сюда, что, может быть, как-то сумею помочь Каме, и у меня была эта комната, где я мог жить какое-то время, не думая о будущем, и был Симохин, распахнувший передо мной душу, в которую теперь залетел ловко брошенный кем-то ком грязи. Кто мог это сделать и для чего? Неужели действительно Прохор, который таким вот образом довел свои разговоры до конца? Первая мысль — что он.

— А чего, батя Петро, забирай рыбца, раз он ничейный! — кричал Кириллов, размахивая бутылкой, кажется, уже последней. — Сотни на две, считай. Такой товар где хошь пойдет. Бери, раз человек отказывается.

Старик улыбнулся, пожал плечами, смутился:

— Рыбец-то он дефицит. Мало… В городе в магазине не купишь. Его, говорят, в продажу не бросают. Дефицит пока.

— Ну да! — со смешком отозвался Кириллов, встал сам, неуверенно шагнул к рюкзаку и не нагнулся, а как будто связался над ним в узел и начал вынимать рыбу, швыряя к стене, считая. — Пока дефицит, а потом совсем не будет. Такой рыбец по петушку с ногами и руками оторвут. Калекой сделают…

А что, если это Кама? Мне даже стало не по себе от этой вполне ведь реальной мысли. Разозлившись на меня, да при ее-то характере… Но не все ли мне равно?..

— А ну не лазь до чужого. Чего руки-то! — вдруг строго гаркнул Симохин и повернулся к старикам. — А вы чего? Лодки смолить надо, а не торчать тут. Без вас как-нибудь. Вон пива по бутылке возьмите и топайте, — показал он на ведро, но, увидев, что оно пустое, замолчал и свирепо посмотрел на шофера. — А ты, Кириллов, домой в Анапу чеши. Нечего возле Прохора крутиться, побираться и к Румбе лезть. Жених! Это я тебе последний раз говорю. Дармоедство тут, понимаешь…

Кириллов быстро шагнул к столу, вынул пачку «Казбека» и по-лошадиному закивал, соглашаясь. Старики потянулись к двери, шаркая ногами, бросая на меня последние осторожные взгляды.

— А ты, шоферюга, не больно! — неожиданно взорвался уже на пороге старый моряк и опять рванул рубашку, обнажив синюю красавицу. — Ты егонного рыбца не трогай. Вон всю батарею вылакал. Ты кто тут такой, чтоб шмонать? Человек-то в город поедет, а там камни одни. Движение. Ты смотри, калымщик!

Они ушли. Кириллов пытался уложить голову на поставленный локоть и неизвестно на кого скалил зубы. Наверное, это была улыбка. Симохин как будто забыл обо мне, вынул из кармана бумаги и уставился в них, быстро листая.

— Смешная история, — сказал я ему. — Неужели же вы поверили?

— У меня работа, извините, — ответил он отрывисто, не поднимая глаз. — Ваше личное дело. Вам виднее. Рыбца у вас, конечно, никто не отнимет… Вот теперь вы понимаете, как я нарываюсь и как верить людям.

— Какого рыбца?! Вы серьезно?..