Канарис. Руководитель военной разведки вермахта. 1935-1945 гг.

Руководитель филиала абвера в Испании постарался зарезервировать для своего шефа и сопровождавших его лиц номера в лучшей гостинице этого замечательного курорта. Предназначенные Канарису роскошные апартаменты, своей пышностью явно превосходившие скромные потребности начальника абвера, включали обширную гостиную, просторную спальню, великолепную ванную комнату и располагались на первом этаже с необычайно красивым видом на Бискайский залив. Уже готовясь ко сну, Канарис вдруг заявил, что не может оставаться в этом номере. На вопрос о причинах столь внезапного решения он не отвечал, на уговоры – не реагировал. С большим трудом спутникам Канариса удалось объяснить руководству гостиницы то, чего они сами не понимали, и в конце концов в другом крыле и на другом этаже здания было найдено равнозначное помещение. Лишь тогда Канарис снизошел до объяснения своего странного поступка. «Вы обратили внимание на тамошнего коридорного? – спросил он своих спутников. – Этот парень – ну вылитый Риббентроп. Я бы не вынес, если бы всякий раз после моего звонка передо мной возникала эта мерзкая рожа».

В другой раз Канарис с Пикенброком и начальником мадридского филиала абвера ехали в автомобиле по Испании. В каком-то месте внимание Канариса привлекло небольшое поместье с миленьким хозяйским домиком, стоявшим недалеко от дороги. В шутку он спросил мадридского офицера, сколько примерно стоит такая усадьба. Мол, после войны он собирается поселиться в Испании, приобретя что-либо подобное. Сотрудник мадридского филиала, поддерживая шутливый разговор, заявил, что, вернувшись в Мадрид, узнает цену и при необходимости купит это поместье. «Тогда вы сможете, когда война окончится, бросить здесь якорь, господин адмирал», – добавил он. В этот момент, будто черт его дернул за язык, в разговор вмешался Пикенброк. «Когда война окончится, – сказал он, – мы все будем…» Не закончив фразы, Пикенброк лишь выразительным жестом провел пальцем вокруг шеи, показав, что их ожидает в конце войны.

После циничного замечания Пикенброка царившее в автомобиле веселое настроение мгновенно исчезло. У всех мороз пробежал по коже, сердца сжались от дурного предчувствия.

О хороших отношениях Канариса с начальником итальянской разведки и одно время военным атташе в Берлине генералом Роаттой мы уже неоднократно говорили. Такие же дружеские и доверительные отношения сложились у Канариса и с его преемником – полковником (затем генералом) Аме, светловолосым и голубоглазым пьемонтцем, резко отличавшимся от большинства своих соотечественников скупостью жестов и спокойной, даже сдержанной, манерой поведения. Оба шефа военных разведок стран оси Берлин – Рим понимали друг друга, как авгуры в Древнем Риме, без всяких слов. Когда возникала необходимость вести переговоры, они обходились минимумом ключевых слов. Если приходилось по каким-либо соображениям «разводить демагогию», то каждый из них отлично воспринимал предназначенный ему подтекст. И Канарис, и Аме прекрасно сознавали, что любые их официальные высказывания могут стать объектом тщательной проверки заинтересованных государственных органов, а потому должны были приспосабливаться к существующим объективным условиям. И иносказательная речь Канариса была особенно понятна его итальянскому коллеге.

Иногда в узком кругу или в беседе с глазу на глаз итальянец довольно откровенно высказывал свое мнение по тому или иному вопросу. В дневнике Ульриха фон Хасселя есть запись разговора с советником юстиции Донаньи, одним из наиболее доверенных лиц Канариса. Как писал фон Хассель, по словам Донаньи, осенью 1941 г. итальянские офицеры (по всей вероятности, сотрудники военной разведки) уверяли адмирала, что Муссолини должен быть и будет свергнут итальянской армией. Во всяком случае, Канарис всегда своевременно узнавал о намерениях армейских кругов Италии по устранению фашистского режима и выхода страны из войны против союзников. И Канарис благожелательно воспринимал эти планы, связывая с ними собственные надежды. Во-первых, он полагал, что выход итальянцев из войны стал бы важным шагом в направлении окончания враждебных действий на всех фронтах. Во-вторых, Канарис считал, что отстранение Муссолини от власти подорвет веру немецкого народа, молодых офицеров и солдат в незыблемость авторитарной системы и одновременно подтолкнет все еще колеблющийся германский генералитет к решительным действиям против Гитлера и его правления. Однако, несмотря на благоприятные предпосылки[25], движение Сопротивления в Италии развивалось медленнее, чем предполагал Канарис, основываясь на сообщениях своих доверенных лиц, а когда в июле 1943 г. король наконец сместил Муссолини, а новое правительство Бадольо арестовало его, то момент был уже упущен и влияние этого события в Германии благодаря хорошо отлаженной системе тотальной слежки и террора оказалось минимальным.