Канун трагедии: Сталин и международный кризис. Сентябрь 1939 — июнь 1941 года

Выше отмечалось, что Молотов в беседе с Шуленбургом сказал о призыве в армию 3 млн человек. 16 сентября на заседании Политбюро рассматривался вопрос о работе политуправлений Киевского и Белорусского особых военных округов и т. д.[65] Москва комплектовала вооруженные силы и принимала меры в отношении готовности армии на западной границе. Одновременно велась усиленная политико-идеологическая работа с целью обоснования ввода войск в Польшу. По поручению Политбюро составлялись пространные записки о государственном устройстве Польши, о ее национальном составе, экономике, вооруженных силах и т. п.[66]

В директиве наркома обороны К. Е. Ворошилова от 9 сентября перед военными ставились конкретные задачи по действиям в Польше[67].

Одновременно советское руководство явно не желало представить Советский Союз воюющим союзником Германии и участником наравне с немцами оккупации и раздела Польши. Из слов Шуленбурга и намеков Молотова с очевидностью вытекало, что в Кремле учитывали и внутренний фактор и сильные антигерманские настроения. При всей монолитности советского строя и возможностей пропаганды руководство понимало необходимость проведения определенных мер, чтобы население уяснило смысл поворота во внешнеполитическом курсе страны.

Для этого требовалось время. Поэтому, видимо, было решено заявить о необходимости прийти на помощь украинцам и белорусам, «страдающим многие годы под игом польской буржуазии и помещиков и теперь рискующим подпасть под господство Германии». Именно такое объяснение обеспечивало поддержку советским акциям внутри страны, позволяя апеллировать к национальным чувствам и настроениям братской солидарности.

Этот же аргумент был приемлем и в международном плане. Для всего мира он выглядел как защита народов от агрессора, что позволяло внешне как бы дистанцироваться от Германии. Понимая, что Англию и Францию очень беспокоит вопрос, не станет ли Советская Россия германским союзником, советские лидеры уже на этой подготовительной стадии употребляли слова «советский нейтралитет». Именно в таком духе были составлены инструкции из Москвы советским послам в различных странах Европы. Следуя им, например, А. М. Коллонтай, пытаясь опровергнуть мнение шведских деятелей, что Москва и Берлин собираются поделить между собой весь мир и что «расчленение Польши — это первый шаг», заявляла: соглашение с Германией имеет «целью не совместную агрессию, а именно обуздание агрессивных планов Гитлера», и в Белоруссии мы уже даем отпор завоевательным планам Гитлера»[68]

. Этот аргумент постоянно присутствовал в беседах советских представителей за рубежом, свидетельствуя о том, что он был утвержден в Москве.

Наконец, в стране была начата пропагандистская кампания с целью полного прекращения критики Германии, а значит, и антифашистских лозунгов и идей. Таковы были первые советские шаги после заключения пакта с Германией и секретного протокола.

В Москве готовились к польскому походу. Впервые после 1920 г. Советская Россия собиралась двинуть войска за пределы своих границ, да еще в такой чувствительный регион, каким на протяжении многих веков была Польша.

Подробно Сталин объяснил цели и намерения Советского Союза в отношении Польши позднее, 27 сентября 1939 г. на очередной встрече с Риббентропом в Москве. Обращаясь к событиям начала сентября, Сталин сказал: «Было два варианта решения польского вопроса — первый осуществить раздел Польши, что было бы неудобно; второй — оставить за немцами этническую Польшу (там живет 4 млн поляков, а население Литвы всего 2 млн). Германия делает хороший гешефт, так как люди — это самое важное, что можно получить». Что касается Советского Союза, то речь шла о приобретении территорий, населенных украинцами и белорусами. Касаясь намеков на возможные претензии Германии на некоторые территории, населенные украинцами, Сталин жестко заметил: «Моя рука никогда не шевельнется, чтобы потребовать от украинцев такую жертву»[69].

16 сентября на очередной встрече с Шуленбургом Молотов сказал, что советские операции начнутся сегодня или в крайнем случае завтра. В те сентябрьские дни Молотов встречался с немецким послом почти ежедневно; судя по документам, очень часто в этих беседах участвовал и Сталин. Шуленбург упомянул и о своих телефонных разговорах со Сталиным. Очевидно, советские лидеры рассматривали эти события как ключевые в плане реализации секретного протокола к пакту.

Что касается немецкой стороны, то и для нее вопрос о вступлении советских войск в Польшу имел в тот момент весьма важный смысл. Еще 15 сентября накануне упомянутой встречи с Молотовым Шуленбург получил секретную телеграмму из Берлина от Риббентропа. В ней сообщалось: