Канун трагедии: Сталин и международный кризис. Сентябрь 1939 — июнь 1941 года

В итоге заседания военный британский кабинет принял резолюцию, которая чрезвычайно интересна для понимания общей позиции Великобритании. В первом пункте кабинет официально определил, что в соответствии с англо-польским соглашением «Великобритания не связана обязательством вступить в войну в результате советской агрессии против Польши; такое обязательство касается лишь исключительно агрессии со стороны Германии. Во втором пункте заявлялось об осуждении действий Советского Союза и в то же время указывалось, что официальный текст, направляемый в Москву, не должен содержать об этом никаких заявлений. Если французское правительство будет настаивать на формальном протесте, госсекретарь по иностранным делам должен войти в контакт с французскими властями со следующими разъяснениями:

— правительство Великобритании принимает к сведению советскую ноту, но оставляет за собой право для дальнейших действий в связи с нарушением правительством СССР прежних договоров;

— правительство принимает к сведению заявление советского правительства о том, что оно будет следовать политике нейтралитета по отношению к правительствам, с которыми оно имеет дипломатические отношения[113].

Для подтверждения своей позиции к решению военного комитета была приложена копия того самого секретного протокола англо-польского соглашения о гарантиях, на который ссылалось британское правительство в постановлении[114]. В приложенных к постановлению мнениях имелась записка британского дипломата Сарджента, в которой он советует не соглашаться с французской нотой и не отвечать на русское заявление. Достаточно ограничиться, по его мнению, уже сделанным сообщением для прессы и лучше вообще игнорировать заявление Молотова[115]

.

В выступлении ответственного сотрудника британского Foreign Office Кадлана критиковался французский проект. По мнению британского дипломата, следует учитывать ситуацию на Балканах и позицию Турции. Кадлан ссылался на донесение из Москвы о беседе французского поверенного в делах с Молотовым, в ходе которой выяснял, преследуют ли советские действия цель «освобождения национальностей» или, может быть, их задачей является ограничение германского наступления и т. д. Французы считают, что именно английский вариант ответа опасен и что лучше всего сблизить оба варианта.

Через несколько дней со своими соображениями выступил английский военный атташе в Москве. Он анализировал ситуацию уже после установления советско-германской демаркационной линии. Сообщив, что новая линия границы проходит в 150 милях от прежней советской границы, он не считает, что она улучшает оборонительные возможности СССР, так как разрушаются его старые укрепления. Советские города становятся теперь более уязвимыми для немецких воздушных бомбардировок. Из этого британский военный атташе делает вывод, что советская акция носит не оборонительный, а «агрессивный» характер и что Красная Армия теперь в состоянии угрожать германским интересам. Немецкие города, включая Берлин, отныне оказываются в сфере ее бомбовых ударов. «Советские войска — резюмирует он, — в их нынешней позиции представляют серьезную угрозу для Германии[116]. Они могут оказывают давление на Германию, имея прямые контакты с Румынией, Венгрией и Словакией

[117].

25 сентября английский посол в Москве Сиде уведомил Foreign Office, что 19 сентября французский посол в Москве Пайар получил инструкции из Парижа запросить объяснения от советского правительства о «природе оккупации польской территории» и насколько она соответствует политике нейтралитета. Пайар имел инструкции получить вербальные ответы, но одновременно ограничиться простым запросом «объяснения» в более общей форме.

Пайар предложил Парижу не ставить вопрос о «разрыве», а запросить разъяснения. По его сведениям, во время беседы с Потемкиным последний спросил, исходит ли запрос от французского правительства или лично от посла. Пайар заявил, что вопросы поднимает он сам, но как официальный представитель для ответа французскому правительству[118]

. Потемкин не дал определенного ответа, но сообщил в общей форме, что российская политика определяется ее собственными интересами. Со своей стороны Сиде сообщил, что считает подобные акции бесполезными и рискованными и что позиция британского правительства ему кажется более адаптированной в этой деликатной и опасной ситуации[119].

Таким образом, первое рассмотрение польской акции Советского Союза в правительстве Великобритании показало, что английские лидеры отвергли какие-либо шаги и даже заявления официально осуждающие советские действия. Они отвергли также решительные намерения Парижа.

Весь вопрос увязывался Лондоном с противостоянием Германии. Как мы видели, британский военный атташе даже находил преимущества новой демаркационной линии в плане возможно большей напряженности в советско-германских отношениях. Но в итоге и французы не пошли дальше словесной риторики и запроса объяснений о намерениях СССР.