Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

Свирепый и неумолимый, он не удовольствовался тем, что превратил Черное море в турецкое озеро, ему было мало взятия Крыма и Трапезунда, мало того, что он победно дошел до предгорий Альп. Он наглядно продемонстрировал своим янычарам, как надо обращаться с пленными, приказав зарубить пятьсот венецианцев и заколоть восемьсот эпиротов, а визиря и опальных правителей велел задушить. У себя в серале он учредил такое наказание: женщину, которая разонравилась господину, зашивали в кожаный мешок вместе с кошкой, а какое-то время спустя бросали ночью в Босфор, привязав к мешку железное ядро.

Турецким народом словно овладело кровожадное безумие, которое другие султаны остереглись заглушить, чтобы посеять ужас вокруг себя и заставить дрожать далеких врагов.

Необыкновенно жестоким показал себя Магомет III, прославившийся своими военными победами и варварскими выходками. Когда он взошел на престол, у него было девятнадцать братьев. Боясь, как бы кто-нибудь из них не воспрепятствовал его правлению, он велел прислужникам сераля их всех задушить.

Жадный до славы, он отважился вступить в схватку с Австрией, в то время одной из сильнейших стран Европы, и в кровавом бою наголову разбил герцога Максимилиана, перебив пять тысяч его солдат!.. Пленных не щадили, и все они погибали после жестоких пыток, ибо уже тогда турки считали христиан существами, недостойными жить в этом мире.

Зазнавшись, Магомет III бросил войска на Дунай и в Азию и отправил свои галеры опустошать итальянские берега, повсюду учиняя резню. Видимо, ему мало было убийства девятнадцати братьев, и он совершил очередное преступление, которое заставило ужаснуться не только исламский, но и христианский мир. Его первенец Махмуд, юноша пылкого и благородного нрава, не раз просил отца отправить его на войну, вместо того чтобы держать в гареме среди пятисот красавиц.

Такая настойчивость вселила в кровожадного султана подозрение, что сын желает сколотить большой отряд и выступить против него. И тогда он приказал задушить юношу.

Османская жестокость росла на глазах. Шелковые шнурки душителей и ночная резня в гаремах, виселицы, распиливание пленных живьем, отрезание носов и ушей — все это казалось султану недостаточным. И он придумал острыми как бритвы ножами снимать кожу с живых людей. Эта казнь быстро стала почти популярной и, как видим, была известна даже Харадже.

Однако османскую жестокость распаляли не только султаны. Султанши им ни в чем не уступали, приказывая задушить соперниц или бросая их в Босфор в роковых мешках. Можно сказать, что они соперничали со своими повелителями, обильно поливая серали кровью. Даже христианки, похищенные на итальянских берегах, обретя могущество в гаремах, проявляли не больше человечности.

Среди них прославилась Баффа, венецианская аристократка, похищенная турецкими корсарами и проданная в рабство в Константинополе. Она стала одной из самых могущественных и жестоких султанш в истории османской династии. Она залила сераль кровью, хотя была христианкой и венецианской аристократкой, и так ожесточилась против своих единоверцев, словно Магомет расстроил ее рассудок и сделал из нее бо́льшую мусульманку, чем все мусульманки империи, вместе взятые.

Так стоит ли после этого удивляться, что Хараджа, племянница ставшего знаменитым алжирского корсара, который убивал всех пленников, попавших к нему в руки живыми, будь они капитаны или простые солдаты, бестрепетно применяла казни, изобретенные Магометом III во время коротких привалов между битвами?

Паша не сводил глаз с владелицы замка Хусиф, словно спрашивая, изволит ли она шутить или хочет его припугнуть.

Появление Хамеда с ящиком для инструментов и четверых матросов, которые несли козлы и два массивных стола, убедило его, что с ним не шутят.

— Значит, ты осмелишься… — произнес он хриплым от гнева голосом.

— Если ты не заговоришь, я осмелюсь на что угодно, — ответила Хараджа. — Я уже сказала: я не прошу тебя сказать, где твой сын. Мне достаточно знать, где скрывается его жена, Капитан Темпеста.

Паша коротко рассмеялся:

— Неужели ты думаешь, что гяуры в своей стране живут отдельно от жен? Так знай же, они могут жениться только на одной женщине, и, если я скажу тебе, где находится неаполитанская герцогиня, жена моего сына, я укажу, в каком дворце обитает Мулей-эль-Кадель. Однако я ничего не знаю, и ты, племянница пирата, вольна убить меня, как убила моего верного капитана.

— Берегись, паша! — визгливо крикнула Хараджа.

— Когда ты отнимешь мою жизнь, все будет кончено, и ты ничего не узнаешь.

— До чего же вы упрямы, азиатские османы!

— Зато мы храбрее и честнее тех, что обитают на островах и на континенте.

— Ты хочешь вернуться в Дамаск?

— Что я должен сделать? Увы, я понял, что уже ничего не смогу сообщить султану Ибрагиму.

— Заговорить! — прорычала Хараджа, которая теперь и вправду походила на тигрицу.

— Я могу тебе поведать, что сирийские бандиты, те, что лезли вверх по пустынным дюнам, успокоились и что пески не доходят больше до самого моря.

— Расскажи это своим фавориткам в гареме!