Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

— Нет, я просто знаю, что ты, со всем твоим дерзким нахальством, с твоим капитаном и знаменитым адмиралом, никогда не войдете в Кандию.

— И ты поклянешься на Коране?

— Да, — ответил паша.

— Мне достаточно твоего слова, ибо я считаю тебя добрым мусульманином.

По ее знаку Хамед приложил на место отрезанный лоскут кожи и накрыл его тряпочкой, смоченной в подсоленной воде. Веревки ослабили, и паша смог подняться и сесть.

— Ну что, теперь ты довольна? — спросил он Хараджу, которая безучастно смотрела на него.

— Да, — отозвалась хозяйка замка Хусиф.

— И ты поедешь туда на поиски моего сына и невестки?

— Конечно.

— В самую Кандию?

— Или к ее бастионам.

— На галерах твоего знаменитого дядюшки?

— А тебе какая забота?

— Мне хотелось бы знать. Может, я полюбуюсь на эту сцену.

— Ты будешь любоваться осадой Кандии в подземельях моего замка Хусиф. Там есть очень прохладные места, так что старые петухи будут тебе завидовать.

— Сука!.. — крикнул паша.

— Ори, ругайся сколько хочешь. Я такая же толстокожая, как и мой дядя: наша шкура задубела под алжирским солнцем.

— И ты думаешь, никто не отомстит за оскорбление, нанесенное правителю Дамаска?

— Кто отомстит? Султан? У Ибрагима теперь другие заботы. Он в печали, ибо убил свою жестокосердную султаншу.

— Кого, Роксолану? Великую султаншу, которая заставляла трепетать весь сераль?

— Она ведь тоже была венецианской аристократкой и превосходила жестокостью и Баффу, и всех остальных фавориток-мусульманок. Может, оттого, что у нее были длинные белокурые волосы и черные глаза.

— Так говоришь, она мертва!..

— Настало время этой христианке, ставшей старшей женой султана, уйти, уж не знаю, в свой рай или в наш. Она целыми днями глядела на Босфор, а по ночам развлекалась тем, что велела душить одну за другой своих соперниц-турчанок. А умственно отсталую дочь султана, которая требовала, чтобы по саду ее носили в носилках, она приказала зарезать прямо у него на глазах. Вечно скучающая Курремсултана искала развлечений.

— И она умерла!.. — еще раз воскликнул паша, казалось позабыв о боли.

— Белокурая венецианка, что каждый вечер забавы ради орошала кровью «жемчужную гостиную» сераля, стала слишком опасной.

— А кто тебе сказал, что она умерла?

— Ее убили, говорю же. Она отравила засахаренными фруктами первенца султана и имела наглость оскорбить сестру своего господина.

— Ну и дерзкие же эти венецианки!..

— Но ты еще не знаешь, как кончила в двадцать три года эта красавица, очаровавшая весь Константинополь.

— Рассказывай, рассказывай!

— А как же… твоя содранная кожа?

— Не беспокойся. Мы, мусульмане, любим трагические истории…

— Султан велел позвать ее и заявил, рассердившись на нее за оскорбление, нанесенное его сестре: «Ты все еще христианка в душе, и ты забыла про расстояние, которое разделяет тебя и мою сестру». — «Что за расстояние?» — надменно спросила жестокая гяурка. «Тебя я купил на невольничьем рынке своей столицы, а в жилах моей сестры течет королевская кровь». И тогда венецианка бросила вызов собственному мужу и в присутствии важных сановников осмелилась нанести еще одно ужасное оскорбление. Тем самым она вынесла себе смертный приговор. Красота не спасла ее от золотого жезла супруга, который обрушился на ее белокурую голову.

— И она упала замертво?

— Муж раскроил ей череп.

— А потом?

— Паша, а как же твоя содранная кожа?

— Услышав интересную новость, мы, мусульмане, даже будучи при смерти, сразу оживаем.

— Однако пока что хватит: мне больше нечего тебе рассказать. Сейчас надо заняться твоей раной и залечить ее, раз ты заговорил.

— Да, я заговорил. Ищи моих детей за высокими стенами Кандии среди венецианцев, что их защищают.

— Это тебя уже не должно беспокоить. Хамед, возьми пашу, отнеси его в каюту и займись лечением раны. Тебе незачем ехать в Кандию: там я найду десяток палачей, если понадобится.

Затем она повернулась к Метюбу:

— Вели заковать в железо всех дамаскинов, и пусть твои люди отведут галиот в бухту Хусифа.

— Я еду с тобой, госпожа? — спросил капитан.

— В Кандии ты мне пригодишься. Исполняй мои приказания, вели поднять голубой флаг, пусть галеры поднимут паруса. И сразу присоединяйся ко мне.

Солнце клонилось к закату, в огненный океан. Казалось, Средиземное море вспыхнуло, задул бриз, и волны ослепительно засверкали.

Хараджа пошла вдоль борта галеры, может быть, чтобы не видеть больше пашу, которого Хамед отнес на галиот, несколько минут постояла на высоком полубаке, любуясь закатом и полной грудью вдыхая соленый морской воздух, и вернулась к мачтам. Даже не побледнев, смотрела она, как матросы снимают с железных зубьев бедного капитана, чтобы сразу бросить его акулам, которых так много расплодилось в восточном Средиземноморье из-за непрерывных морских сражений между венецианцами и мальтийскими рыцарями, с одной стороны, и мусульманами — с другой; прожорливые рыбы получали обильное угощение; затем она уселась на одну из двух кулеврин, на которые упало дамасское покрывало паши.