Капитан Виноградов

— Отпихнул? — зная Храмова, капитан не сомневался, что так и было: полковник за версту чуял скользкие ситуации и мгновенно перекладывал ответственность на чужие плечи.

— Мальчишки! Что ты, что приятель… Это называется — отправил по инстанции. Конечно, время прошло, пока полковник Волосов из отпуска вернулся, пока меня нашел… Потом мы решали, как все умно организовать…

— Вы будто оправдываетесь?

— Что-о? Ну ты хам… На одной из ваших с Шишкиным попоек он тебе все рассказал, — голос Федора Федоровича звучал отточенными строками обвинительного заключения, — а ты уж передал информацию резиденту. Финны, согласен, сработали оперативнее — перехватили у себя группы…

— Суданцев?

— Во! А ты мне тут целку изображаешь: не знаю ничего, оставьте в покое…

— Об этом Синицын сказал.

— Допустим… Тут надо признать, что финны молодцы — сразу же связались. Мы их предложение по перехвату очередной крупной партии «живого товара» приняли, организовали все… Но кто же про Лукенича мог подумать?

— Его задействовали?

— Волосов, начальник разведки погранцев, как раз в госпитале лежал. И майор остался исполняющим обязанности. И ему, естественно, поручили.

— Ясно. Остановить отправку Лукенич почему-то не успел, пришлось в пути, наспех… концы в воду.

— Видимо, так и было. А потом ты откуда-то про все опять узнал: что пограничники, дескать, людей расстреляли, что утопили их там-то и там-то… Не от Шишкина, нет?

— А он откуда мог знать?

— Ну, вам виднее! Может, у него источник без регистрации есть в той компании… Или кто из туристов, рыбаков случайно увидел и в ближайшую милицию, портовскую милицию Выборга, сообщил?

— Вадим бы доложил Храмову.

— Только не надо опять в наивность поигрывать! С чего это он потащится к начальству, если уверен, что после его сообщения не только никто не шевелится, но и наоборот. Вы же, молодежь, считаете, что, начиная с подполковника, каждый — или дурак, или вредитель…

— Не ка-аждый!

— Вот! Вот именно… Докатились со своим вечным критиканством до шпионажа! Сопляки.

Генерал сплюнул в песок и продолжал:

— Приказали тебе на Гутмана выйти твои хозяева. Видимо, чтоб Петрова в Чухляндию выманить. Они ведь, если не ошибаюсь, к тому времени на показаниях суданцев кое-кого и из своих забрали. А те вломили русского партнера. Так?

— Не знаю! — Виноградов понял уже, что у собеседника, кроме этой бредовой версии, ничего за пазухой нет.

— Вполне может быть. Они ж перед агентом не обязаны отчитываться, так? А когда выяснилось, что мы все в дураках, а именно: журналиста прикончили, клиент на берег так и не сошел, хотя в визовых списках значился, подсадили тебя прямо на «Шолохов»… для внутрикамерной, так сказать, разработки. А дальше Лукенич запаниковал зазря, думая, что вы с опером моим, покойником, в паре… Ну — что? Будем акт составлять на инициативную аудиозапись? Морда твоя шпионская…

Голос у Федора Федоровича опять был ласковый, почти домашний. Где-то за спиной, в темноте прибрежного леса, негромко копошились у своих машин серьезные парни в черных комбинезонах, некому было помочь советом.

Решение приходилось принимать самому…

11

Крохотный пудель на поводке вильнул пару раз хвостиком и дружелюбно тявкнул. Дама, его хозяйка, присела, что-то с укоризной высказала в шелковистое собачье ухо и снизу улыбнулась Виноградову.

— Ничего, ничего… — по-русски ответил Владимир Александрович, делая приветливое лицо.

Последнее время это ему удавалось почти без усилий — жить в атмосфере всеобщей, пусть даже формальной, вежливости и вести себя в стиле вахтера фабричной проходной, было бы глупо. Пусть даже… Даже учитывая, что повсеместные улыбки носят лишь сугубо функциональный характер, облегчая существование относительно свободного человека в относительно свободной стране.

Время еще оставалось, поэтому Виноградов пошел пешком, тем более погода позволяла — плюс семь, ветерок с моря, облака вокруг старательного северного солнца.

Весна в Стокгольме…

Ностальгии Владимир Александрович пока не испытывал — то ли времени прошло еще слишком мало, то ли череда текущих забот не оставляла возможности для тоскливого созерцания вывезенных фотографий или вздохов по поводу судеб далекой Родины. Языкового дискомфорта не было — по-английски или по-немецки мог объясниться каждый прохожий, телевизор показывал «Останкино» и даже Петербург, если доплатить за антенну… Да и вскоре после прибытия Виноградова сводили в пару мест, где в суетливом безделье коротали вечера недавние российские граждане разной степени криминализированности.

По семье, конечно, скучалось, но, во-первых, Владимир Александрович определил свой нынешний статус как очередную длительную командировку, ориентируясь на непременное возвращение, а во-вторых, к июню должна была образоваться сумма, достаточная для того, чтобы жена с дочерьми смогла на пару недель посетить Швецию…

Это, ко всяком случае, было намного интереснее, чем паковать стекловату где-нибудь на Нижнетагильской спецзоне или после торжественных похорон кормить собой червей на Охтинском кладбище.