Капитуляция Японии во Второй мировой войне. За кулисами тайного заговора

Реакция Ёсидзуми была первым индикатором настроений в армии, все основные трудности были еще впереди.

Министр иностранных дел Того, с посеревшим от усталости и крайнего напряжения лицом, тщетно пытался найти в толпе участников конференции своего сотрудника Тосикадзу Касэ. Тот, уже давно сбежав из вестибюля, спасаясь от нестерпимой жары и кровожадных москитов, теперь сидел в лимузине министра иностранных дел и ждал. Его нетерпение достигло высшей точки; Касэ, выпускник Амхерста, внимательно вглядывался в лицо Того, чтобы разрешить мучивший его вопрос. Краткий ответ Того, что император решил принять мирные условия, был для Касэ как глоток свежего воздуха. Впервые за последние месяцы его надежды, что Япония будет спасена, подтвердились. Для этой чувствительной души было важно, что не напрасны были усилия фракции пацифистов, которые незаметно для всех боролись за такой исход в течение двух последних лет.

Того вспомнил декабрьский вечер 1941 года, когда он сообщил императору, что все возможности исчерпаны и что война неизбежна.

«Находясь под глубоким впечатлением от поведения императора и понимая его благородное чувство братского единства со всеми народами и одновременно его неуступчивость в вопросе войны, на краю которой мы уже находились, я, выйдя от него, медленно шел, сопровождаемый придворным чиновником, длинными коридорами дворца, наполненными торжественной полуночной тишиной. Проходя через ворота Сакашита, я посмотрел на ярко сиявшие в небе звезды и ощутил, как меня наполняет божественное дыхание окружающего мира. Проезжая через Дворцовую площадь, погруженную в глубокое молчание, куда не доносилось ни звука со стороны спящего города, я слышал только хруст гравия под колесами своей машины. И я подумал, что через несколько коротких часов наступит рассвет одного из судьбоносных дней в истории мира… На протяжении предыдущих полутора месяцев, отдавая всего себя работе ради блага человечества и моей страны, я пришел к убеждению, что курс, который мы избрали только по причине отсутствия выбора, получит одобрение на последнем высшем Небесном суде… Возвратившись домой из Императорского дворца в самый канун войны… я почувствовал, что, приняв участие в таком важном событии, я истощил все свои силы и способности, но продолжал твердо верить, что Небеса различат сердце, верное стране и человечеству».

Небесное «суждение» состоялось — звезды остались на прежнем месте, но те коридоры и дворцовые здания, вместе с одним «шансом в тысячу лет», исчезли в языках пламени. Ныне наконец-то император смог высказаться.

Того поехал в резиденцию премьер-министра, чтобы участвовать в заседании кабинета, а Касэ отправился в министерство иностранных дел, где уже давно в нетерпении ожидали известий старшие чиновники. В темной комнате с затемненными люстрами Касэ сообщил им о принятом решении. Почувствовав, как уходит напряжение, все принялись за составление посланий, чтобы оповестить остальной мир о выборе Японии.

В то время как утомленные участники Императорской конференции медленно поднимались друг за другом по узкой сырой лестнице и выходили под прозрачный лунный свет, проникавший сквозь кроны сосен, окружавших бомбоубежище, состоялось еще одно заседание.

Ровно в 2:33 ночи император вызвал маркиза Кидо, хранителя печати, в свою библиотеку. Хирохито рассказал главному советнику вкратце о результатах конференции и своем заявлении, которым она завершилась и которое, надо надеяться, завершит и войну.

Кидо встречался с императором днем 9 августа шесть раз, проведя с ним в общей сложности два часа. Но Кидо не только вел организационную работу, он также давал советы главному исполнителю. Он провел с ним последние двенадцать минут перед его моментом истины. Теперь, когда был сделан бесповоротный шаг, он, ошеломленный произошедшим, слушал своего императора; его продолжали обуревать эмоции, он снова проигрывал в уме ключевые фразы и предложения. Это был один из немногих моментов в его жизни, когда словоохотливый хранитель печати не мог сказать ни слова.

Кидо наклонил голову и отвел взгляд от своего собеседника. Он не мог смотреть на своего суверена, находившегося в состоянии крайнего потрясения. Возможно, его охватило на миг чувство вины; возможно, это был всего лишь невольный вздох при воспоминании о пяти с половиной годах, в течение которых он постоянно давал советы его величеству. Его совет довоенной поры вдохновил экстремистов и уменьшил влияние пацифистов, способствовал продвижению Коноэ и Тодзё. Его императору был необходим совет и в эту тяжелую минуту.