Капкан для Александра Сергеевича Пушкина

Царский капкан «отеческой опеки» крепко держал поэта в своих объятиях…

Пушкин продолжал усердно работать. Портфель наполнялся новыми твореньями поэта. Но иногда на него находила хандра, становилось невмоготу: он думает о доме, о жене… Чувство ревности начинало смущать его спокойствие, и тогда он садился и писал ей письма:

«Вчера получил я, мой друг, два от тебя письма. Спасибо; но я хочу немножко тебя пожурить. Ты, кажется, не путем искокетничалась. Не кокетничай с царем. Смотри: недаром кокетство не в моде и почитается признаком дурного тона. В нем толку мало. Ты радуешься, что за тобою, как за сучкой, бегают кобели, подняв хвост трубочкой и понюхивая тебе п…; есть чему радоваться!.. Теперь, мой ангел, целую тебя, как ни в чем не бывало; и благодарю за то, что ты подробно и откровенно описываешь мне свою беспутную жизнь. Гуляй, женка; только не загуливайся и меня не забывай… Да, ангел мой, пожалуйста, не кокетничай. Я не ревнив, да и знаю, что ты во всё тяжкое не пустишься; но ты знаешь, как я не люблю всё, что пахнет московской барышнею, всё, что не comme il faut, всё, что vulgar… Если при моем возвращении я найду, что твой милый, простой, аристократический тон изменился, разведусь, вот те Христос, и пойду в солдаты с горя. Ты спрашиваешь, как я живу и похорошел ли я? Во-первых, отпустил я себе бороду: ус да борода – молодцу похвала; выду на улицу, дядюшкой зовут. 2) Просыпаюсь в семь часов, пью кофей и лежу до трех часов. Недавно расписался и уже написал пропасть. В три часа сажусь верхом, в пять в ванну и потом обедаю картофелем да грешневой кашей. До девяти часов – читаю. Вот тебе мой день, и всё на одно лицо…

Друг мой женка, повторю тебе помягче, что кокетство ни к чему доброму не ведет; и хоть оно имеет свои приятности, но ничто так скоро не лишает молодой женщины того, без чего нет ни семейственного благополучия, ни спокойствия в отношениях к свету: уважения. Радоваться своими победами тебе нечего. Подумай об этом хорошенько и не беспокой меня напрасно. Я скоро выезжаю, но несколько времени останусь в Москве, по делам. Женка, женка! я езжу по большим дорогам, живу по три месяца в степной глуши, останавливаюсь в пакостной Москве, которую ненавижу, – для чего? – Для тебя, женка; чтоб ты была спокойна и блистала себе на здоровье, как прилично в твои лета и с твоею красотою. Побереги же и ты меня. К хлопотам, неразлучным с жизнию мужчины, не прибавляй беспокойств семейственных, ревности…»

Покончив с делами творческими и заменив потерявшего доверие управляющего Михайла Иваныча на И. М. Пеньковского, Пушкин 9 ноября покидает Болдино. Через четыре дня он уже в Москве, где поселяется у Нащокина. Пробыв здесь несколько дней, поэт уезжает в Петербург…

Бал у Карамзиных был в полном разгаре. Танцевали мазурку. Князь П. А. Вяземский танцевал с Натальей Николаевной и весьма любезничал с ней: жена друга производила на него неотразимое впечатление.