Капкан для Александра Сергеевича Пушкина

Он полностью взял на себя все расходы родителей. Но худа беда начало: теперь к нему приходят письма с требованием уплаты карточных долгов брата Льва, муж сестры Ольги постоянно надоедает требованиями уплаты части доходов от Михайловского, Нащокин напоминает о возврате долга… На его голову свалились и свояченицы – сестры Натали, которые теперь жили с ним вместе. Бедная Наталья Ивановна окончательно спилась, погрязла в разврате, и оставаться там девушкам было уже решительно невозможно… Урывками поэт пытается работать над своим новым произведением «Капитанская дочка», следить за изданием «Истории Пугачевского бунта».

Чтобы хоть как-то выкроить время на творчество, он старается увильнуть от приглашений на балы, сказывается больным. Вот и 6 декабря он не поехал в Зимний дворец на торжество по случаю именин Николая Павловича. Пушкин рапортовался больным, но Наташа поехала на бал, на котором снова танцевала с императором. Он, как всегда, был очень любезен с ней.

Здесь же на балу граф де Грав с ноткой пренебрежения говорит с веселым, завоевавшим всеобщие симпатии Дантесом:

– Не понимаю я их высочество, которые принимают в свою среду таких взбалмошных людей, а во-вторых, не понимаю и его… Это какое-то воплощение двуликого Януса: он непременно лезет в знать, но в то же время хочет быть популярным и на улице, бегает по салонам и держит себя иногда чрезвычайно грязно, со всеми этими своими выходками и эпиграммами, ищет расположение людей влиятельных и поднимает надменно нос, как завоеватель какой. Он и консерватор, и революционер, и камер-юнкер с сединой на висках, и возится с людьми, двору враждебными… И непременно хочет быть авторитетом. Конечно, это ему не удастся. Если в высшем кругу и принимают поэтов, то совсем не для того, чтобы им угождать, а для того, чтобы угождали они…

Дантес весело рассмеялся.

– Но вы слишком много занимаетесь этим незначительным господином, граф! – сказал он. – Я предпочел бы заняться его женой… Не говоря уже о ее красоте, одно это экзотическое имя ее меня с ума сводит… На-та-ша… – со вкусом произнес он. – Прелесть?.. Так и тает…

Кавалергардская форма чрезвычайно шла к нему. И, хотя в этом красивом лице и было что-то неуловимо наглое, что отталкивало людей чутких, женщины сходили от него с ума. На руке он демонстративно носил перстень с изображением Генриха V, внука Карла X, которого недавно французы спихнули с престола. Глуп он как будто не был, но совершенно, наверное, не был и умен и, во всяком случае, был невежествен и узок. В последнее время он стал учиться русскому языку, но и тут ни усердия, ни успехов не обнаружил: в салонах русский язык был не нужен, а со сволочью он и разговаривать не желает. И все ограничилось лишь несколькими неприличностями и ругательствами, которые он хорошо заучил и которыми смешил холостые компании.

– Да, его супруга женщина вне конкуренции… – сказал граф…

Бал у Кочубеевых был назначен на восемь часов вечера. Кареты в два ряда подъезжали к барскому, ярко освещенному дворцу.

Из богатой кареты важно выполз голландский посланник барон Геккерен, а за ним выскочил, как пробка из бутылки, щеголь-кавалергард Жорж Дантес.

Почти вслед за ними подъехала другая, обыкновенная, как все, карета, из которой, в цилиндре и шинели, вышел Пушкин, помогая всем своим дамам быстрее добраться до подъезда, ибо валил мокрый снег.

В зале он встретил прибывших друзей: Жуковского, Вяземских, Карамзину, Россет-Смирнову.

Россет с восхищением смотрела на Наташу:

– Ах, душечка, вы невозможно хорошеете с каждым днем! Это, поверьте, не пустой комплимент, а святая истина. Уж, кажется, куда же больше и совершеннее, но вы не знаете пределов.

– Извольте, милая Наталья Николаевна, – перебила Карамзина, – завтра же с сестрицами и муженьком запросто пожаловать ко мне к обеду. Один молодой композитор сочинил прекрасный гимн вашей красоте, и завтра вы его услышите у меня…

В гостиной стояли отдельной группой трое: барон Геккерен, Дантес и Идалия Полетика, муж которой являлся теперь начальством Дантеса по полку.

– Жорж, кажется, я вижу этого ужасного человека, камер-юнкера Пушкина, – вполголоса сказал Геккерен Дантесу.

– Прекрасно, значит, сейчас я увижу его жену! – воскликнул Дантес.

– Вы в нее влюбитесь, и не немедленно, – стала настаивать Идалия, – вы обещали…

Дантес надменно, со своей кавалергардской высоты, посмотрел на Пушкина:

– И этот маленький человечек и есть тот знаменитый сочинитель Пушкин? Удивительно! Как здорово, что я не знаю русского языка, это избавляет меня от неприятности читать его сочинения. Содержание их таково, что об этом говорить в высшем обществе считается неприличным.

– Ты прав, Жорж, – поддержал его барон. – Говорят, что он недавно сочинил историю о русском разбойнике Пугачеве. Буквально весь двор возмутился. Император же, не разобравшись, по ошибке разрешил ее к печати. Об этом по секрету мне рассказал Бенкендорф… Но вы только посмотрите, – продолжал барон, – как он одет!.. Это же неприлично! Совершенно шутовской воротник…