Капкан для Александра Сергеевича Пушкина

Натали с досадой топнула ножкой – это было ее привычкой – и, повесив голову, пошла к себе. Когда он веселится и дурачится, он еще терпим, но такой… – нет, такой он ей не нужен!..

Судьба еще раз предупреждала поэта…

А он, рыча санями по ухабам, уже несся в свою новую квартиру, на Арбат. Желая убедиться, что все готово, он обежал свое новое гнездышко. В особенности нравилась ему гостиная, оклеенная лиловыми под бархат обоями с рельефными набивными цветочками… Скверно только было, что деньги вышли опять все. Но, вероятно, Нащокин скоро отдаст…

Чтобы как-нибудь скоротать ночь, он поехал к Зинаиде Волконской. В интимно освещенной гостиной было только несколько избранных. Прислонившись спиной к роялю и скрестив руки на груди, своим мягким, учтивым голосом рассказывал что-то Чаадаев. Приход Пушкина прервал московского философа.

– Графиня, наконец, я могу представить вам нашего милого поэта! – проговорила княгиня, подводя Пушкина к молодой красавице, которая ласково-лукаво смотрела на него из-за веера. – Графиня Фикельмон, ваша большая поклонница, Александр…

– Но… – просиял вдруг Пушкин. – Мы с графиней уже знакомы…

– Ну, тем лучше… Старый друг лучше новых двух… – сказала княгиня и, усадив Пушкина рядом с красавицей, обратилась к Чаадаеву: – Теперь мы слушаем вас, милый Петр Яковлевич… Вы говорили, что европейские народы на пути к осуществлению христианского идеала попутно достигли благосостояния и свободы… Продолжайте, прошу вас…

Чаадаев продолжал свою речь о достижениях западных народов, а Пушкин шепотом, за веером графини, смешил ее своими яркими остротами…

Он вернулся к себе только около двух…

А на другой вечер, в канун свадьбы, быль мальчишник, пьяная, чадная вечеринка, на которую собрались приятели его: Нащокин, Н. Языков, Д. Давыдов, Лев Пушкин, Кириевский, Вяземский и такие, которые, в крайнем случае, могли сойти за приятелей, как завидовавший Пушкину Баратынский…

– Но все-таки, Денис Васильевич, на войну с Польшей вы едете? – спрашивает кто-то из приятелей Денисова.

– Непременно! Как только получу назначение, помчусь!.. Вот со Львом Сергеевичем… Думал, было, и этого грешника захватить с собой, да жениться захотел!.. А уж от молодой жены-красавицы его теперь и багром не оттянуть! Эх, други! Выпьем за погибшего!.. За обольщенного вражьей силой!

– А он у нас что-то не весел! – замечает Нащокин.

– Думу думает, думу горькую… – продолжает в тон Кириевский.

– Ха-ха-ха!.. Пушкин!.. Твои друзья про тебя поминальную песню складывают, не то былину! – хохочет Вяземский и чокается с Пушкиным, за ним и все остальные.

– Баратынский мне говорил, что в женихах весел только дурак… Думаю, что это сущая правда… – грустно отзывается Пушкин.

– Не задумал ли ты сбежать от свадьбы куда-нибудь в Болдино? – с подозрением в голосе говорит Вяземский.

– Не сбегу, хотя бы назло своей завтрашней теще!.. Но, черт возьми, раз у меня мальчишник, то должен я себя оплакать. И если столько поэтов на моей тризне и никто не читает похоронных стихов, то, пожалуй, прочитаю я сам! Извольте слушать!

Пушкин поднимается и читает:

Безумных лет угасшее весельеМне тяжело, как смутное похмелье.Но, как вино – печаль минувших днейВ моей душе чем старе, тем сильней.Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе

Грядущего волнуемое море.Но не хочу, о други, умирать;Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать;И ведаю, мне будут наслажденьяМеж горестей, забот и треволненья:Порой опять гармонией упьюсь,Над вымыслом слезами обольюсь,И может быть – на мой закат печальный

Блеснет любовь улыбкою прощальной.

Все аплодируют.

– Божественно! Гениально!.. Дружище, да ведь ты сам себя превзошел! Только почему же так мрачно? – спрашивает Давыдов.

– Будет красавица… а любовь? Вопрос!.. – отвечает Пушкин.

– Жил я до сих пор не так, как все живут… Мне 30 лет, и в этом возрасте люди обычно женятся. Вот и я поступаю, как все люди, – женюсь и, вероятно, не буду в том раскаиваться. Тем более что женюсь без обольщений и очарования. Будущее свое я вижу отнюдь не в розах. Трудности и даже горести не удивят меня: я это предвидел.

– Пиши, пропало! – машет рукою Нащокин.

– А сейчас, друзья, как бы ни хотелось побыть с вами, но бежать я должен к невесте!.. Поминайте раба божия Александра! Впрочем, этот божий раб думает еще к вам вернуться… А замещать его будет раб божий Лев!.. Лечу! – и Пушкин выбегает…